Агата Кристи - Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

— Кто его знает? По-моему, не очень. Во всяком случае, на роль злодея-убийцы он вряд ли сгодился бы. По-моему, убийца должен быть совсем другим.

— А много ли ты знаешь об убийцах, душа моя?

— Нет, конечно, но…

— Вспомни тихоню Лиззи Борден… Хотя суд присяжных ее оправдал. А Уоллис [245] Уоллис — бухгалтер в солидной конторе в Шеффилде, благопристойный прихожанин и обыватель, зверски убивший свою жену ради большого наследства, полученного ею после смерти тетушки. — такой благонравный паинька, а признали его виновным в убийстве собственной жены… А Армстронг [246] Армстронг — маньяк-убийца, расчленявший свои жертвы и топивший их в водоемах на окраине Лондона. — все столько лет читали его порядочным человеком… Нет, не думаю, что в убийцах непременно должно быть что-то такое особенное.

— Все равно не могу поверить, чтобы Уолтер Фейн… — Гвенда вдруг запнулась.

— Что — Фейн?

— Так, ничего.

Ей вспомнилось, как она произнесла вслух старое название дома и как Уолтер Фейн, протирая стекла пенсне, смотрел перед собой каким-то странным, невидящим взглядом.

— А может, он и сходил по ней с ума, — неуверенно сказала она.

В маленькой гостиной миссис Маунтфорд было по-настоящему уютно. Посреди комнаты стоял круглый стол, покрытый скатертью, и несколько стареньких кресел. Диван у стены имел отпугивающе-спартанский вид, однако на поверку оказался мягким и пружинистым. На камине, как полагается, фарфоровые собачки и прочие безделушки, тут же красовалось цветное изображение принцесс Элизабет и Маргарет Роуз, в рамочке. На соседней стене висел портрет Его величества в морской форме, а также фотография самого мистера Маунтфорда в окружении других пекарей и кондитеров. Была здесь и картинка, выложенная из ракушек, и акварель, на которой сверкало неправдоподобной зеленью море у берегов Капри. Было множество и других вещей — ни одна из которых не претендовала на особую красоту или изысканность, но все они вместе создавали ту непритязательно-праздничную обстановку, в которой всегда приятно провести свободную минутку.

Миссис Маунтфорд, урожденная Паже, была маленькая и пухленькая, в темных ее волосах кое-где просвечивала седина. Сестра ее, Эдит Паже, также была темноволосая, но при этом высокая, худощавая и без единой сединки, хотя на вид ей казалось никак не меньше пятидесяти.

— Надо же! — не могла она успокоиться. — Малышка мисс Гвенни! Простите меня, мэм, что я так говорю — все никак опомниться не могу. Вы, бывало, ко мне на кухню прибегали — уж такая славненькая, просто слов нет! «Зюзюки», — говорили, — «зюзюки», — это у вас были «изюмки». Почему «зюзюки» — кто его знает. Но уж без изюма вы из кухни ни за что не хотели уходить, так что я давала вам понемножечку. Следила, понятно, чтобы без косточек.

Гвенда снова и снова вглядывалась в свою собеседницу.

Румяные щеки, темные глаза… Может, мелькнет в памяти хоть что-нибудь? Но ничего, как назло, не мелькало. Что поделаешь, память — вещь своевольная.

— Так хочется хоть что-то вспомнить, — призналась она.

— И-и, где ж вам помнить, вы и были-то еще совсем крохотулечка… Нынче никто не хочет идти в семьи с детьми. Не понимаю я этого! По мне, когда дети в доме, тогда в доме и жизнь. Правда, с кормежкой в детской всегда много возни. Но и тут, если хотите знать, мэм, чаще не детишки виной, а их няни. Вечно-то они капризничают: то поднос им не такой, то одно подай, то другое. Вы Лейни-то помните, мисс Гвенни? То есть, я хотела сказать, миссис Рид?

— Леони? Так звали мою няню?

— Ну да, я же и говорю, Лейни. Швейцарка она была. По английски еле-еле говорила, а обидчивая, куда там! Чуть Лили ей слово поперек скажет, она и в слезы. Лили — это наша горничная. Лили Эббот. Совсем еще девчонка была, пигалица, а бойкая — просто сил нет. С вами, мисс Гвенни, очень любила в игры разные играть. Отведет на лестницу и ну кувыркаться через перила.

Лестница, перила…

Гвенда невольно вздрогнула и тут же, неожиданно для себя самой, сказала:

— Я помню Лили. Это ведь она коту на шею бант привязала?

— Надо же, вспомнили! — всплеснула руками Эдит Паже. — Как раз на ваш день рожденья дело было. Лили как уперлась: привяжу, дескать, Томасу бант, и все тут! Сняла ленточку с конфетной коробки — и бедняге на шею нацепила. Томас тогда чуть с ума не сошел. Выскочил ошалелый в сад и терся об кусты какие попало, пока ленту эту несчастную с себя не содрал. Кошки, они таких шуток не любят.

— Он был черный с белым, да?

— Верно. Бедняга Томми!.. А как он мышей ловил! Страсть какой был мышелов. — Эдит Паже умолкла и смущенно кашлянула. — Простите, мэм, что я тараторю без умолку. Просто все сразу как нахлынуло… Вы ведь хотели меня что-то спросить?

— Ничего, мне нравится, когда вы говорите о прошлом, — уверила ее Гвенда. — Я же за этим и пришла. Понимаете, я воспитывалась у своих родственников в Новой Зеландии, а они ничего не могли мне рассказать о моем отце… тем более о мачехе. Она ведь была хорошая, да?

— И любила вас как родную, право. И на пляж с собой таскала, и в сад выводила поиграть. Да что говорить, она и сама-то была еще молоденькая, девочка совсем. По-моему, ей эти игры не меньше вашего нравились. И то сказать, она ведь в детстве не наигралась. Брат у нее был доктор Кеннеди, так ведь он ее гораздо старше, уткнется в свои книжки и сидит. Так что ей, когда она домой на каникулы приезжала, приходилось одной играть…

Мисс Марпл, сидевшая на диване у стены, негромко спросила:

— Вы, наверное, всю жизнь живете в Дилмуте?

— Да, мадам, всю жизнь. У отца моего была ферма на ближних холмах — а сыновей не было, и как он умер, мать одна с хозяйством не управлялась, продала. А на те деньги купила маленький галантерейный магазинчик в конце торговой улицы… Так с тех пор тут и живу.

— И, наверное, все обо всех знаете?

— Ну, раньше-то весь Дилмут был не больше деревни. Хотя летом, сколько я помню, всегда бывало много приезжих. Но приезжали к нам все больше люди тихие, приличные — не то что нынешние, курортники залетные. Целыми семьями прибывали, и останавливались каждый год в одних и тех же комнатах.

— Вы, наверное, и Хелен Кеннеди знали еще до того, как она вышла за Хэллидея? — спросил Джайлз.

— Знала, что есть такая, может, и видела когда мельком. Но по-настоящему узнала, только когда служить к ней пошла.

— А она вам нравилась, — заметила мисс Марпл.

Эдит Паже живо обернулась.

— Да, мадам, нравилась, — с некоторым даже вызовом проговорила она. — Нравилась, что бы там про нее ни говорили. И, если хотите знать, она всегда со мной обращалась по-доброму. В жизни бы не поверила, что она такое сотворит! Как услыхала, в себя прийти не могла. Хотя, известно, люди всякое про нее болтали…