Агата Кристи - Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

Я заверил, что чаю не хочу и предпочел бы сразу пойти поздороваться со своим другом.

Полковник Латтрелл сказал: «Хорошо. Пойдемте. Надеюсь… э-э… ваши вещи уже отнесли наверх… а, Дейзи?»

— Джордж, это по твоей части. Я занимаюсь садом. Не могу же я следить за всем сразу, — резко сказала миссис Латтрелл.

— Конечно, конечно, дорогая. Пойду… посмотрю.

Я пошел за ним к крыльцу. В дверях мы столкнулись с худощавым седовласым мужчиной, который, немного прихрамывая, поспешно выходил из дому, держа в руках полевой бинокль. На его мальчишеском лице выражалось нетерпение.

— Там на платане парочка дроздов в-вьет гнездо, — с легким заиканием сказал он.

Когда мы вошли в холл, Латтрелл сказал:

— Это Нортон. Славный малый. Помешан на птицах.

В холле у стола стоял человек очень крупного телосложения. Видно, он только что говорил по телефону. Взглянув на нас, он сказал:

— С каким удовольствием я бы перевешал, а затем бы и выпотрошил и четвертовал всех этих подрядчиков и строителей. Ничего толком не могут, будь они неладны.

Он гневался так забавно, что мы оба невольно улыбнулись. Я сразу почувствовал симпатию к этому человеку. Красивый, хотя далеко за пятьдесят, с сильно загорелым лицом. Казалось, он принадлежит к исчезающему типу британцев старой закалки, прямых, честных, умеющих повелевать и предпочитающих проводить жизнь на свежем воздухе.

Я очень удивился, когда полковник Латтрелл представил незнакомца как сэра Уильяма Бойда Каррингтона, который служил, насколько мне известно, губернатором провинции в Индии и добился на этом поприще прекрасных результатов. Он также слыл отличным стрелком и охотником на крупного зверя. В наш изнеженный век такие люди уже не рождаются, с грустью подумал я.

— Ага, рад воочию лицезреть легендарную личность, известную как mon ami Hastings, — с улыбкой сказал он. — Знаете, наш дорогой бельгиец так много о вас рассказывал. К тому же мы знакомы с вашей дочерью. Прекрасная девушка.

— Уж она-то наверняка обо мне ничего не говорила, — улыбнулся я.

— Да, она — дитя своего времени. По-моему, нынешние девушки стесняются рассказывать о своих папах и мамах.

— И в самом деле, родители — это же такая обуза, — сказал я.

Он засмеялся:

— Ну, меня эта беда миновала. К несчастью, у меня нет детей. Ваша дочь очень красивая девушка, но уж чересчур интеллектуальна. По-моему, это опасно. — Он снова снял телефонную трубку. — Надеюсь, Латтрелл, вы не станете возражать, если я буду бранить ваш коммутатор на чем свет стоит. У меня терпения не хватает.

— Им это только на пользу, — сказал Латтрелл.

И стал подниматься наверх, а я последовал за ним. Когда мы прошли мимо только что отстроенного крыла дома и остановились у двери в конце коридора, я понял, что Пуаро выбрал для меня ту же комнату, которую я занимал раньше.

Здесь многое переменилось. Когда мы шли по коридору, некоторые двери были открыты и я увидел, что прежние просторные спальни стали намного меньше.

Моя комната, и раньше не слишком большая, почти не изменилась, в ней только отгородили небольшую часть под ванную и установили колонку для горячей и холодной воды. Комната была обставлена современной дешевой мебелью, что меня слегка огорчило. Я бы предпочел стиль, более соответствующий архитектуре дома.

Мои вещи уже принесли. Полковник сказал, что комната Пуаро находится как раз напротив. Он собирался меня туда проводить, как вдруг из холла кто-то громко позвал:

— Джордж!

Полковник Латтрелл нервно, как скаковая лошадь, вздрогнул. Рука у него сама собой потянулась к усам.

— По-моему… кажется, все в порядке? Если что-то понадобится, позвоните…

— Джордж!

— Иду, иду, дорогая.

И он поспешно вышел из комнаты. Я некоторое время смотрел ему вслед. А потом с готовым вырваться из груди сердцем пересек коридор и негромко постучал в дверь комнаты, где жил Пуаро.

На мой взгляд, нет ничего печальнее тех опустошительных примет, которые накладывают на нас годы.

Мой бедный друг. Много раз я описывал его внешность. А теперь приходится поведать вам, какие перемены его постигли. Измученный артритом, он передвигался в инвалидном кресле. Прежняя полнота с него сошла. Теперь это худой коротышка. Лицо изборождено морщинами. Правда, усы и волосы он по-прежнему красит в жгуче-черный цвет, делая, на мой взгляд, большую ошибку, хотя я ни за что не ранил бы его чувства подобным замечанием. Наступает пора, когда крашеные волосы себя выдают с мучительной очевидностью. Было время, когда я удивился, узнав, что своей темной шевелюрой Пуаро обязан бутылочке с краской. Теперь неестественная чернота казалась слишком явной и наводила на мысль, что он носит парик, а верхнюю губу разукрасил, чтобы позабавить детишек.

Только глаза как прежде пронзительные, насмешливые и в эту минуту — да, без сомнений — увлажненные.

— Mon ami, дорогой мой Гастингс…

Я наклонился, и он по своему обыкновению горячо обнял меня.

— Mon ami Гастингс!

Он откинулся и, немного склонив голову набок, внимательно ко мне присмотрелся.

— Да, все тот же — прямая спина, широкие плечи, седина в волосах — по-прежнему ties distingue. [134] Видный (фр.). Знаете, мой друг, вы неплохо сохранились. Наверное, les femmes [135] Женщины (фр.). все еще на вас засматриваются, правда?

— Полноте вам, Пуаро, — возразил я.

— Поверьте, мой друг, это показатель, явный показатель. Когда молодые девушки начинают с тобой разговаривать благосклонно и ласково — пиши пропало. «Несчастный старик, — думают они, — мы должны проявлять к нему доброту. Как ужасно дожить до таких лет». Но вы, Гастингс, vous etes encore jeune [136] Вы до сих пор молоды (фр.). . У вас еще все впереди. Ну-ну, как ни крутите ус, как ни сутультесь, я все-таки прав, иначе отчего бы вам так смущаться.

Я прыснул.

— Пуаро, это уж слишком! Скажите лучше, как вы себя чувствуете?

— Мне… я — развалина, — поморщился Пуаро. — Никуда не гожусь. Ходить не могу. Искалечен, изуродован… Спасибо хоть есть могу сам, а в остальном за мной надо ходить, как за малым ребенком. Укладывать в постель, мыть, одевать. Enfin [137] Словом (фр.). , приятного мало. Оболочка сгнила, но хорошо хоть сердцевина по-прежнему здорова.

— Действительно, хорошо. Прекраснее сердца в целом мире не сыщешь.

— Сердца? Возможно. Но я не о сердце говорю. Мозг, mon cher, вот что я подразумевал под сердцевиной. Голова у меня все еще прекрасно работает.

По крайней мере, когда дело доходит до самооценки, Пуаро, как и прежде, на высоте, подумал я.

— Как вам здесь нравится? — спросил я.

Пуаро пожал плечами.

— Ничего, сносно. Это, как вы догадываетесь, не «Ритц». Что и говорить. Когда приехал сюда, я занимал другую комнату, маленькую и неважно обставленную. Потом переехал в эту — за ту же плату. Кухня английская, в худших своих проявлениях. Брюссельская капуста, которую англичане обожают, огромных размеров и твердая. Вареный картофель тоже или твердый, или разваренный в кашу. Овощи — совершенно безвкусные, вода водой. Все блюда пресные, ни соли, ни перца. — Пуаро выразительно замолчал.