Штефан Хаузнер - Даже если это будет стоить мне жизни! Системные расстановки в случае тяжёлых заболеваний и устойчивых симптомов

Сердечные приветы,

Г.

Любая терапевтическая работа направлена на примирение с исключенными темами и людьми и их интеграцию. Боясь утратить право на принадлежность, мы склонны отрицать и исключать многое в нас, хотя в глубине душе мы знаем, что это относится к нам. Это может быть, например, вина, за которую мы несем личную ответственность (к примеру, в случае ДТП или вследствие нашего невнимательного и безрассудного поведения).

Насколько в следующем примере существует связь между виной и заболеванием, здесь предметом рассмотрения не является.

Умерший ребенок

(пациентка со склеродермией)

В расстановочной группе принимает участие привлекательная, в молодежном стиле одетая женщина возрастом около 55 лет.

Во время первого круга пациентка подчеркивает, что пришла по настоянию своей также присутствующей на курсе подруги. Та проходит у меня гомеопатическое лечение и однажды уже принимала участие в расстановочной группе. Для самой пациентки альтернативные методы лечения представляют собой что-то новое, опыта психотерапии у нее тоже раньше не было. Поскольку она явно колеблется, я предлагаю ей понаблюдать за расстановками других участников, и если она тогда захочет поработать с какой-нибудь темой, вызваться. Пациентка снова повторяет, что записалась на курс только потому, что ее уговорила и была готова сопровождать подруга.

На третий день утром она вызывается на терапевтическую работу и говорит, что уже около 15 лет страдает склеродермией, аутоиммунным заболеванием сосудов и соединительной ткани, которое приводит к прогрессирующему отвердению тканей, вследствие чего теряется подвижность прежде всего кистей рук. Поражение в течение болезни соединительной ткани внутренних органов сильно ограничивает их функцию, что может привести к смерти.

Выяснение запроса и вытекающее из него решение, делать ли расстановку и если да, то кого или что расставлять, я считаю первой ключевой предпосылкой для того, чтобы получился наполненный силой терапевтический процесс. На мой взгляд, проблемой метода системной расстановки является то, что расставить можно в принципе все, что угодно, и в расстановке всегда будут обнаруживаться новые волнующие взаимосвязи. Главный вопрос в том, поможет ли пациенту то, что обнаруживается в расстановке, достичь прогресса, в том числе в отношении его проблемы.

Ко всем этим вопросам я пытаюсь найти доступ уже в невербальном контакте с пациентом. Я вчувствуюсь в пациента, как это делает заместитель. Я вчувствуюсь в болезнь или симптоматику и в родителей пациента, а также составляю себе представление о возможном исходе работы.

Особенностью ситуации с данной пациенткой является очень неприятное давление в области желудка, которое я внезапно ощущаю в процессе такого вчувствования. Сначала я не связываю это ощущение с пациенткой, но поскольку оно продолжает нарастать, доходя до незнакомого мне прежде ощущения тошноты, я решаю проверить, какую позицию по отношению ко мне занимает пациентка. Для этого я прошу ее выбрать заместителей для меня и для нее. Сначала пациентка не выказывает готовности сотрудничать и подчеркивает, что хочет расставить свою родительскую семью. Я успокаиваю ее, заверяя, что йотом мы сможем это сделать, но сначала для меня важно расставить нас обоих, чтобы быть уверенным, что я нахожусь в той позиции, из которой смогу сделать для нее максимум возможного.

Она выбирает заместителей и отводит их в середину круга. Только когда я прошу ее расставлять собранно и точно, она ставит сначала свою заместительницу, а потом моего заместителя на некотором расстоянии справа от нее.

П = пациентка

Т = терапевт

Мой заместитель остановившимся взглядом смотрит на пол у ног женщины, становится все бледнее и держится за живот. Он жалуется на давление в голове и сильную тошноту. На заместительницу пациентки сильная симптоматика заместителя терапевта не производит никакого впечатления, она безучастно и чуть ли не усмехаясь смотрит в окно.

По всей видимости, терапевт находится в контакте с исключенным пациенткой или ее семьей умершим. Следуя за этим предположением, я прошу еще одного участника лечь у ног пациентки на пол в качестве заместителя этого умершего. Мой заместитель с явным облегчением вздыхает и просит разрешения отойти на несколько шагов. Я соглашаюсь, и чем дальше он отходит от пациентки, тем лучше он себя чувствует. Заместительница пациентки теперь полностью отворачивается, оставаясь все такой же безучастной.

Я обращаюсь к пациентке и спрашиваю ее, может ли она что-нибудь сказать по поводу такой реакции заместителей. Она говорит, что не понимает смысл расстановки и объяснения у нее нет. Я даю ей понять, что, возможно, в ее семье есть кто-то умерший, на которого не смотрят, и что на основании сильной реакции моего заместителя можно сделать вывод, что речь может идти даже об убийстве.

Пациентка только качает головой, и на этом месте мы прерываем работу.

Примерно через четыре недели, находясь у меня на приеме по поводу гомеопатического лечения, подруга этой пациентки рассказывает, что после той расстановочной группы ее подруга не находила себе покоя, пока в конце концов не открыла ей, что ребенок, которого она потеряла, возможно, умер не естественной смертью. Ребенок был так называемым «крикуном» и никогда не засыпал без телесного контакта с матерью.

Однажды после обеда, когда она укладывала его спать, она не выдержала постоянного крика, который раздавался каждый раз, как только она от него отходила, и уложила ребенка в подушки. Когда после этого он успокоился, она решила, что он заснул. Через какое-то время она пошла на него посмотреть, и оказалось, что одна подушка сползла ему на лицо, полностью его закрыв, и ребенок был без сознания. Она сразу же вызвала «неотложку», но помощь пришла слишком поздно. Врачи констатировали «внезапную детскую смерть», а у нее никогда не хватало мужества рассказать, что произошло перед этим.

Чем дольше я работаю с системными расстановками, тем больше во время терапевтического процесса я обращаю внимание на мое собственное самочувствие и терапевтические отношения. Если раньше я в большей степени сосредотачивался на пациентах и их темах, то теперь я намного больше фокусируюсь на моделях терапевтических отношений. Прежде всего в начале работы, наряду с оценкой того, как, скорее всего, будет чувствовать себя после работы пациент, меня занимает вопрос, как после этой терапевтической работы буду чувствовать себя я сам, скольких сил она будет стоить мне и сколько сил и внимания готов вложить в нее пациент. Иногда результатом этого процесса становится ощущение и вывод, что в данный момент терапевтическая работа будет неуместна или неэффективна. Но, вместо того чтобы отправить пациента на место в состоянии непонимания и, возможно, фрустрации, в этом случае я часто прошу его расставить заместителей для него и для меня. Такая расстановка обнаруживает, как пациент видит себя по отношению ко мне, выявляет возможные переносы и контрпереносы, показывает внутренний настрой и готовность пациента к решению, а также мои возможности как терапевта.