Юлий Медведев - Безмолвный фронт

В первую очередь теми, кто решает судьбы науки, техники, производства. Но и всеми остальными — тоже. Общественное мнение приобретает все больший вес, и потому оно должно быть правильно, широко, всесторонне информировано.

Глобальность действий человечества и глобальность последствий — фактор новый. Опасно в наше время разделять оптимизм, покоящийся на прецедентах. В прошлом люди пренебрегали «вторичными» последствиями ради непосредственных выгод, и им это как — то обходилось. А нам может не обойтись. Потому что риск укрупнился. Взрыв первого котла на корабле имел последствия, ограниченные сравнительно небольшим пространством, временем и считанными жертвами. Взрыв ядерной топки может сказываться неопределенно долго на необъятных пространствах, на колоссальном количестве людей, даже не подразумевающих о происшедшем.

Природа, как говорят художники, «завязана» в единую композицию. «Я кладу этот кусочек мела на гранитную скалу, и он деформирует весь земной шар», — художественно излагал эту мысль студенческой аудитории выдающийся английский физик Вильям Томсон.

Насилие, допущенное по отношению к частности, вызывает в природе кругами расширяющееся волнение. Надо много знать такого, что сегодня неизвестно, чтобы предсказать размеры этого волнения, его характер и результаты. (Можно хотя бы продолжить эпизод с отравлением кошек в одном из городов Боливии, о чем упоминалось в главе «Прогресс и риск». Дальше было вот что. После того как кошки, наевшись ДДТ, примененного здесь против малярийного комара, погибли, город наводнили мыши; мыши занесли одну из форм тифа. До того как были привезены кошки для восстановления баланса, несколько сотен человек умерло от заразной болезни.)

Но подобные задачи с приемлемой степенью точности непременно будут решаться.

«И так на каждом шагу факты напоминают нам о том, что мы отнюдь не властвуем над природой так… как кто — либо находящийся вне природы, — что мы, наоборот, нашей плотью, кровью и мозгом принадлежим ей и находимся внутри ее, что все наше господство над ней состоит в тем, что мы, в отличие от всех других существ, умеем познавать ее законы и правильно их применять.

И мы, в самом деле, с каждым днем научаемся все более правильно понимать ее законы и познавать как более близкие, так и более отдаленные последствия нашего активного вмешательства в ее естественный ход».

К тем фактам, которые имел в своем распоряжении Ф. Энгельс, когда писал эти слова, XX век добавил многое.

О том, что власть над природой еще не завоевана, напоминает с известной долей иронии сегодняшняя борьба человека с насекомым.

Кто прав в неоконченном споре химиков и биологов? Как бы ни располагала к себе позиция защитников природы, нет уверенности, что отказ от химических препаратов даст правильное решение вопроса. Но, памятуя о «вторичных» последствиях и тех признаках опасности, которые сеют ядохимикаты, ученые, свободные от ведомственного фанатизма, едины в мнении, что надо указать ядам их место, ограничив применение пестицидов разумными пределами. А чтобы не ослабить линию обороны, совершенствовать и шире использовать другие, нехимические виды оружия.

Вряд ли на свете есть что — либо более интересное, чем история науки. А в ней одним из самых увлекательных можно признать раздел, посвященный изучению, использованию, истреблению насекомых. Эти хрупкие, изысканно сложенные, бесподобно расцвеченные существа, в создание которых природа вложила бездну терпения, вкуса и выдумки, составляют общество не менее сложное, чем общество людей, а по числу «рас» и «наций» неизмеримо более разнообразное. Наблюдать «трудовые будни» муравьев и пчел, бабочек и гусениц, присутствовать во время смертельных схваток между жуками, быть свидетелем любовных сцен мух и мотыльков — все это представляет большой интерес для людей, начиная с Адама и кончая нашими детьми, которые среди множества своих повседневных дел находят время, чтобы вдруг отрешиться от всего, застыть, поддаться внезапной мысли и сделать великое открытие. Дети не стыдятся созерцать.

На вопрос, почему вы стали энтомологом, один сибирский ученый ответил мне: «В двенадцать лет я увидел линьку стрекозы. На спине у личинки вспарывается шкурка и оттуда вылезает что — то поразительное. Мне кажется, равного с тех пор я не наблюдал».

…Илья Ильич Мечников решил покончить с собой. Смерть самого близкого человека, Людмилы Васильевны, казалось, лишала всякого смысла дальнейшее существование. В таком состоянии проходя по мосту через Рону, он вдруг увидел насекомых, летающих вокруг пламени фонаря. Это были фингоны, но издали он принял их за поденок и неожиданно подумал: «Как применить теорию естественного отбора к этим насекомым, когда они живут всего несколько часов, вовсе не питаясь, следовательно, не подвержены борьбе за существование и не имеют времени приспособиться к внешним условиям». Мысль его отвлеклась так сильно, что он был спасен.

Насекомые — это мир, в котором нет невозможного.

Кто — то подсчитал, что простое перечисление научных названий известных сегодня насекомых заняло бы книгу, набранную мелким шрифтом в две колонки по сто строчек в каждой, объемом в три с половиной тысячи страниц. Ученые распознали уже более 10 миллионов видов насекомых, и каждый год список пополняется чуть ли не сотней новых, впервые обнаруженных. Вы бы видели, с каким пренебрежением энтомолог говорит о том, что открыл новый вид!

Новый вид… Как ни пытаются любители таинственных случаев обнадежить нас, что кругом полно невиданных зверей, как ни интригуют экспедициями за тридевять земель по следам легенд о снежных людях, о подводных чудищах, как ни расположены мы верить во все это, — коллекция видов млекопитающих если и не собрана полностью, то все же оставляет скудное поле для искателя новинок.

Иное положение в мире насекомых. Паганели и сегодня бродят с сачками по матушке — земле, исполненные твердой уверенности, что найдут такое, чего до них никто не видел.

Пожалуй, более всего отличает мир насекомых плодовитость. Потомство от одной, почти невесомой самки капустной тли, оставшись невредимым, весило бы около 800 миллионов тонн уже через четыре с половиной месяца.

…Слишком большие величины, как и слишком малые, теряют осязаемость. Но если мы скажем, что потомство одной тли за лето может весить столько, сколько стали произвели за год почти все страны мира, то это уже ощутимо. Вы припомните тотчас домны, мартены, конвертеры, а также бесчисленные составы с рудой, представите реки металла, а потом горы проката — балок, листов, рельсов, труб, всю эту необозримую, перетаскиваемую медлительными кранами продукцию, вспомните станки, мосты, прессы — исполины, а также металлический ширпотреб — и скажете: «Невообразимо».