Элизабет Ноэль-Нойман - Общественное мнение [Открытие спирали молчания]

Наше ожидание оправдывается: тог, кто распростра­нил название, имел также непосредственное отношение к обозначенному им явлению. Действенность обществен­ного мнения — тема всех работ Руссо начиная с 1750 г., но, поскольку он не упорядочивает свои разработки, необхо­дима специальная методика, чтобы воссоздать целостную картину. В упомянутой выше диссертации Кристина Гер– бер воспользовалась следующим путем: она взяла шесть главных произведений Руссо и рассмотрела каждый эпи­зод, в котором встречались слова «мнение» (opinion), «об­щественный» (public), «общественность» (publicity), «об­щественное мнение» (public opinion). Этим методом (он называется «анализ содержания») она исследовала куль­турно-критические работы 1750—-1755 гг.: «Юлия, или Новая Элоиза», «Об общественном договоре», «Эмиль, или О воспитании», «Исповедь» и письмо г-ну Д'Аламберу от 1758 г. В 16 случаях Кристина Гербер обнаружила понятие «общественное мнение», 100 раз — понятие «мнение» без прилагательного «общественный», но в сочетании с други­ми прилагательными и существительными, 106 раз —– слова «общественный», «общественность» чаще всего в других словосочетаниях (помимо общественного мнения, например общественное уважение).
Публичность — значит открытость
Благодаря этой работе мы узнали, что Руссо был чрезвы­чайно восприимчив к общественности, публичности как угрозе и его натура стороннего наблюдателя позволила ему накопить соответствующий опыт. «Я не испытал ни­чего, кроме ужаса, когда публично в моем присутствии меня объявили вором, лжецом, клеветником» 4 . «Все это не помешало не знаю кем науськанному народу возбудить в себе ярость против меня, оскорблять меня публично средь бела дня, не только в поле, но и посреди улицы…» 5
«Средь бела дня», «не только в поле»: ощущение неза­щищенной открытости, публичность усиливают зло. Сравнительно частое употребление словосочетания «об­щественное уважение» у Руссо указывает, что для него «об­щественное мнение» сродни «репутации», т.е. в традиции Макиавелли, Локка или Юма. Но самому явлению отведе­
но в его работах значительно больше места. То и дело Рус­со терзают амбивалентные ощущения. С точки зрения со­циальной сущности действенность общественного мне­ния кажется ему благословенной: оно вызывает общность, оно консервативно, подчиняя индивида обычаям и тради­циям и защищая от разрушения нравы. Его сила и цен­ность — в моральном, а не в интеллектуальном аспекте.
Общественное мнение — страж нравов
Пронизанные светлой верой давних времен, когда челове­ческое сообщество жило в первозданной естественности, среди «дикарей», такие четкие формы общественного мне­ния, как, например, обычаи и традиции, кажутся Руссо те­ми благами, которые следует защищать, поскольку в них накапливается все лучшее, что есть у народа. Как и Локк, Руссо прибегает к метафоре неписаного закона. Изложив три типа законов, на которых основано государство (об­щественное право, уголовное право, гражданское право), он объясняет: «К этим трем видам законов необходимо присоединить четвертый, наиболее важный из всех: зако­ны этого вида не вырезаны на мраморе и меди, а запечат­лены в сердцах граждан; они составляют истинную кон­ституцию государства; сила их возобновляется каждый день; они восполняют и возвращают к жизни другие зако­ны, стареющие или угасающие, сохраняют в народе дух государственных учреждений и незаметно силой привыч­ки заменяют силу власти. Я говорю о нравах и обычаях, а в особенности об общественном мнении. Эта часть зако­нов неизвестна нашим политикам, но от нее зависит успех всех остальных законов…» 6
В середине английского революционного столетия Дж. Локк подчеркивал такую соотнесенность: чего требует закон мнения или репутации, что находит одобрение или порицание — зависит от взглядов «на площади» 7 . Среди могущества и великолепия французского двора середины XVIII в. для Руссо преобладающим является чувство, что четвертый закон записан в сердцах граждан государства и его следует охранять лишь от порчи, старения. В работе «Об общественном договоре» Руссо изобретает особую ин­станцию, «цензуру» — ведомство, которого еще никогда не
было, — лишь для того, чтобы усилить общественное мне­ние, защищающее обычаи. В этом контексте имеется единственное определение общественного мнения, кото­рое К. Гербер обнаружила у Руссо: «Общественное мнение есть своего рода закон, исполнителем которого служит цензор, применяющий, подобно государю, закон к част­ным случаям» 8 . Для чего цензор используется в качестве инструмента, Руссо объясняет следующим образом: «Цензура поддерживает нравы, мешая мнениям развра­щаться, сохраняя правильность их мудрыми действиями, иногда даже тогда, когда они еще не определились»".
Единство нравственных убеждений для Руссо — основа возникновения общества, общая составляющая мораль­ного консенсуса — это «публичность»; она представляет собой общественное лицо, ассоциируемое с политиче­ским органом, который его члены называют «государст­вом». Членение на партии для Руссо с этой точки зрения не представляет собой ничего хорошего, а есть лишь один общий фундамент, которому угрожает эгоизм частных интересов. Здесь лежит корень враждебности Руссо к част­ному как альтернативе общественному. Этот негативный момент в XX в. был усилен неомарксизмом.
Руссо осторожно замечает, что цензура иногда даже «устапавляет» мнения, «когда они еще не определились». Эти «особые случаи» он и имеет в виду при объяснении су­ти ведомства цензора. По мнению Руссо, «люди всегда лю­бят то, что прекрасно или что они находят таковым… а по­этому вопрос сводится к тому, чтобы направить это суж­дение» 10 . И это задача цензора — помочь осознать лучшее. Как только цензор «отклоняется в сторону» и объявляет общественным мнением, согласием то, что в действитель­ности таковым не является, «решения его становятся пус­тыми и остаются без последствий» 11 . В этом смысле цен­зор — инструмент, он рупор. Руссо уделяет гораздо боль­шее внимание цензору, чем его последователи в XX в.: нельзя принуждать, можно лишь акцентировать мораль­ные принципы, используя для этого цензора! Цензор чем– то похож на государя в представлениях Руссо. У государя также нет средств власти, он не может издавать законы. «Мы видели, — говорит Руссо, — что законодательная власть принадлежит народу и может принадлежать только ему» 12 . Но законодательная инициатива исходит от госу­
даря. В этом плане он должен пристально следить за кар­тиной мнений: «Эта часть законов неизвестна нашим по­литикам, но от нее зависит успех всех остальных законов. Великий законодатель втайне занимается этой частью за­конов, между тем как внешним образом он ограничивает­ся изданием частных регламентов» 13 . В своем наблюде­нии он опирается на деятельность цензора. Он должен знать, какие воззрения живучи в народе, потому что зако­ны могут опираться лишь на согласие, на общие воззре­ния, которые образуют действительную основу государст­венного устройства. «Пободно тому как архитектор, преж­де чем построить большое здание, изучает и зондирует по­чву, чтобы узнать, может ли она выдержать тяжесть зда­ния, так и мудрый законодатель не начинает с написания хороших законов, а исследует предварительно, сможет ли народ, для которого он эти законы предназначает, выне­сти их» 14 .
Описывая связь между общей волей volonte generale (которая в свою очередь может быть подвержена влия­нию частно-эгоистической) — (volonte de tous) и обще­ственным мнением, Руссо не завершает свою мысль. «Подобно тому как изъявление общей воли происходит путем закона, так изъявление общественного приговора производится посредством цензуры» 15 . Volonte generale можно представить себе как сгусток общественного мне­ния, а сама она в концентрированном виде отражена в законах. Законы суть только подлинные акты общей во­ли 16 . Легитимирующая сила общественного мнения, сформулированная Д. Юмом в 1741 г. в виде принципа «..лишь на мнение опирается правительство» 17 , опреде­ляет также взгляды Руссо. «Мнение, царица земли, нико­им образом не подчиняется власти царей; они сами суть ее первые рабы» 18 .
В своем письме Д'Аламберу Руссо уточняет, кто мог бы представлять цензорское ведомство во Франции. Те, кто считает Руссо радикальным демократом («законодатель­ная власть принадлежит народу»), будут удивлены его предложением: на роль цензора следует назначить мар­шальский суд чести 14 . То есть Руссо наделяет это ведомст­во наивысшим престижем; он прекрасно осознает весо­мость «общественного уважения» как фактора, влияющего на поведение людей: он понимает, что не должно быть рас­
согласованности по этому пункту, иначе общественному мнению грозит неминуемый крах. Он требует, чтобы и правительство подчинялось цензору, трибуналу, мар­шальскому суду чести, когда оно публично объявляет, ка­ково общественное мнение по тому или иному вопросу, а также публично выражает одобрение или порицание. Здесь общественному мнению придается качество мо­рального авторитета. Вероятно, эта же мысль однажды пришла в голову Г. Бёллю, когда он писал о бедственном положении общественного мнения в Западной Германии. Цензорское ведомство попало не в те руки.
Движимый мыслью об общности представлений о хо­рошем и плохом у одного народа, Руссо вводит понятие, которое лишь в XX в. смогло пробить себе дорогу: «граж­данская религия» 20 . По мере ослабления привязанности к метафизическим религиям укрепляется идея «граждан­ской религии». Можно предположить, что это понятие включает ряд принципов, которым нельзя публично про­тиворечить, не оказавшись в изоляции, т.е. это понятие можно отнести к сфере общественного мнения.
Общественное мнение: оплот общества и враг индивида
Насколько благотворно для общего дела общественное мнение в роли стража нравов, настолько неблагоприят­ным оно представляется Руссо в его влиянии на индивида. Пока идивид из страха перед изоляцией уважает в нем стража нравов, чтобы не подвергнуться осуждению ни в городе, ни за его пределами, Руссо, несмотря на свой горь­кий опыт, не ополчился против него. «Кто судит о нра­вах — судит о чести, а кто судит о чести, тот черпает закон из мнения» 21 .
Неблагоприятный характер общественного мнения вырастает из потребности человека отличиться из «люб­ви к славе» (именно так назвал одиннадцатую главу сво­его трактата Д. Юм), проще говоря, из потребности че­ловека в признании его общественной значимости, пре­стижа, положительного отличия от других. С этой по­требности началось разрушение человеческого общества, как писал Руссо в хвалебной рукописи «О возникновении
неравенства людей», принесшей ему славу в 1755 г. «В конце концов тщеславие, стремление умножить свое бо­гатство — меньше всего из истинной потребности, чем из желания возвыситься над другими, — вызывает у всех людей склонность наносить друг другу урон». «Я бы по­казал, как это всесильное стремление к признанию, сла­ве, наградам, пожирающее нас, растит таланты, набирает силу, становится заметным, как оно разжигает и приум­ножает страсти, насколько оно превращает всех людей в конкурентов, соперников, даже врагов». «Дикарь» свобо­ден от этой пожирающей гонки, «нецивилизованный жи­вет в самом себе» 22 , однако даже дикари отличались от животных свободолюбием, способностью сопереживания и самосохранения. Но постепенно, по мере обобществле­ния, когда, по словам Руссо, «общественное уважение стало ценностью» 23 , изменяется сущность человека, в ре­зультате чего, как формулирует Руссо, «человек, социаль­ное существо, всегда повернут вовне: ощущение жизни он, по сути, получает лишь через восприятие того, что думают о нем другие…» 24 .
По Руссо, человек имеет две сути: в одной он, соответ­ственно своей натуре, проявляет «подлинные потребно­сти», склонности и интересы, во второй он преобразуется под давлением мнения. Различие между ними Руссо пояс­няет на примере ученого: «Мы постоянно различаем склонности, обусловленные природой и обусловленные мнением. Существует усердие в науке, которое опирается на желание добиться уважения к себе как ученому. И есть другое, вырастающее из естественной любознательности ко всему, что человека окружает — вблизи и вдали» 25 .
Руссо считал, что потребительские устремления людей вызваны общественным мнением: «Им нужна ткань лишь потому, что она дорого стоит, их сердца подвержены рос­коши и всем капризам мнения, и этот вкус не приходит к ним изнутри» 26 .
Правопорядок, честь, уважение — что может быть луч­ше, цитировал Цицерона Дж. Локк, возводя этот ценност­ный ряд к одному источнику — удовольствию от благо­приятного суждения среды. Руссо, проводивший различие между истинной природой человека и мнением, пытался узаконить понятие чести, источник которого — самоува­жение, а не мнение других. «В том, что называют честыо,
я различаю то, что является результатом общественного мнения, и то, что можно рассматривать как следствие са­моуважения. Первое состоит в пустых предрассудках, ко­торые переменчивее катящихся волн…» 27
В этих словах Руссо нельзя не заметить двусмысленно­сти, ведь он продолжает говорить об «общественном мне­нии», которому в другое время и при других обстоятельст­вах он отводит совсем иную роль: стража наиболее устой­чивого и ценного — обычаев. Уличить Руссо в подобной противоречивости не составляет особого труда. В одном месте он заявляет: «Это дело общественного мнения — де­лать различие между злодеями и справедливыми людь­ми» 28 . В другой раз, любуясь искусством спартанцев, Рус­со замечает: «Если в совете спартанцев человек с плохими привычками выдвигал хорошее предложение, эфоры, не обращая на это внимания, предлагали добродетельному гражданину повторить это предложение. Какая честь для одного, какое унижение для другого — и без похвалы или укора каждому из них» 29 . Нет сомнений в высокой оценке Руссо общественного движения. Но в «Эмиле» мы читаем: «И даже если весь мир будет нас порицать — что из этого? Мы не гонимся за общественным признанием, нам доста­точно Твоего счастья» 30 .
Компромисс как необходимость
при обращении с общественным мнением
Руссо лучше своих предшественников обнаруживает в противоречии существенное, что характеризует все про­явления общественного мнения: они суть компромисс между общественной согласованностью и склонностями, убеждениями индивида. Индивид вынужден искать сере­дину— вынужден «под давлением мнения» в силу ранимо­сти своей природы, которая делает его зависимым от чу­жих суждений, вызывает у него стремление избегать изо­ляции. Руссо пишет в «Эмиле, или О воспитании»: «По­скольку оно зависит от своей совести и одновременно от мнения других, оно должно научиться сравнивать эти два фактора, примеривать их друг к другу и давать преимуще­ство то одному, то другому лишь когда они находятся в противоречии» 31 . Иными словами: когда этого не избе­жать.