Алексей Каплер - Киноповести

— Долой самодержавие! Да здравствует свобода! — Он сбрасывает папаху с головы.

Полковник стреляет в него из револьвера. Солдат падает.

И в то же мгновение выскакивает вперед Кирилл Бороздин. Черный конь его поднимается на дыбы, роняя пену с губ.

В руке у Кирилла сверкает сабля.

— Да здравствует свобода! — вскрикивает он, сияя восторгом. — Вперед, товарищи, за мной!

Одно мгновение полковник, потрясенный, смотрит на Бороздина, затем поднимает револьвер…

Г о л о с г е н е р а л а. Меня будто кто-то в руку толкнул. Сам не знаю, как это вышло, что я выстрелил, да еще и неплохо, видно, прицелился.

Семен прицеливается и стреляет. Полковник, точно его сдернули с коня, заваливается и падает на землю.

Кирилл, проносясь мимо Семена, успевает крикнуть ему:

— Спасибо, Востриков!

Солдаты, сбивая строй, двинулись вперед. Офицеры пытаются их остановить.

Капитан Нащекин загораживает дорогу.

— Назад! — кричит он. — Назад! Стой!..

Однако солдатская масса пришла в движение и остановить ее невозможно.

— Стой, стрелять буду!

Рыжий солдат с добродушным, веснушчатым лицом срезает у капитана кобуру.

— Стой!

Сергей судорожно хватается за обрывки ремня.

— Оружие… отдайте оружие! — кричит он и вцепляется в грудь оказавшегося рядом Семена. — Отдай оружие, негодяй!

— Вот тебе оружие! — Семен ударяет его прикладом, и Сергей падает.

На мгновение Семен останавливается над ним.

Г о л о с г е н е р а л а. В сущности, я не испытывал никакой вражды к капитану Нащекину. Просто он стал у нас на дороге, и я его ударил.

Семен, увлекаемый другими солдатами, бежит дальше.

Кирилл Бороздин эффектным жестом вскидывает саблю.

— Кому дорога свобода — за мной!

А солдаты бегут уже через площадь на выручку к рабочим. Открывая на ходу стрельбу, бросаются они на жандармов.

— Ура-а-а-а! — несется над толпой.

…Ротмистра стаскивают с лошади. Он исчезает внизу, в толпе. На мгновение в этом месте образуется завихрение. Толпа движется дальше. Жандармы пытаются спастись бегством, но их перехватывают, сбрасывают с коней.

— Нюшка, Фроська! — кричат солдаты. — Давайте к нам!

Нюша и Фрося идут через площадь к солдатам.

Кажется, что вся площадь теперь кричит «Ура-а-а!». Рабочие братаются с солдатами.

Снова взлетают над толпой красные знамена.

И только часовой у ворот казармы — малорослый солдатик в обмотках на кривых ногах — как стоял все время, так и стоит.

— Пошли, браток, — обращается к нему длиннорукий Петренко, — хватит тебе, настоялся…

— Не подходи! — вскидывает винтовку часовой. — Не приказано!

— Вот дура! Не видишь, что делается…

— Не подходи… — тупо твердит часовой. — Не приказано подходить…

— Тьфу, дура, заладил!.. Ну и стой на здоровье.

Петренко отходит от него и подает команду:

— Становись!..

Кирилл, поднявшись в стременах, поворачивается назад к полку:

— В бой за свободу, шагом марш!

Петренко снизу вверх насмешливо смотрит на восторженного прапорщика.

Нестройно двинулись солдаты.

Перед воротами казармы на снегу трупы полковника и бородатого солдата да упавший ничком капитан Нащекин.

Часовой недоуменно обводит взглядом опустевшую площадь.

А толпа рабочих и солдат буйно движется вперед. Развеваются знамена на ветру. Кричат с плакатов лозунги: «Долой царя!», «Хлеба!», «Долой войну!»

В окнах домов виднеются приплюснутые к стеклу испуганные, недоумевающие лица обывателей.

Жмутся к стенам перетрусившие дворники. Из иных домов выходят жители, присоединяются к демонстрантам.

Все шире, все мощнее людской поток, все сильнее клокочут человеческие водовороты. То стрельба, то звон разбитого стекла, то свисток, то чьи-то крики сопровождают это движение, и каждый раз все покрывается нестройными, но мощными звуками «Марсельезы». А на фоне человеческих голосов звучит многопланово разработанная музыка «Марсельезы» как симфония восстания, как гимн победившей революции.

Мы видим лица, полные ненависти и вдохновенья, счастья и отваги, лица, которые никогда, ни в какое другое время немыслимы такими — освещенные огнем революции, восторженные лица освободившихся от рабства людей.

Может быть, это рабочие и работницы, курсистки, солдаты, студенты или булочники, но в них видится уже нечто большее, чем просто конкретный человек, — очищенные от бытового, частного, они представляются нам образами восставшего революционного народа.

Петроград — бушующий океан революции. Хлещут, взмываются валы океана — нет для него больше берегов.

Г о л о с г е н е р а л а. Невозможно описать чувство, которое охватило наших солдат. Это было соединение счастья свободы со счастьем разрушать, крушить, уничтожать все ненавистное, все, что веками угнетало народ.

Мы видим, как сбивают двуглавых орлов и царские вензеля с домов, с вывесок, с садовых решеток. Как сыплются неожиданно в толпу пулеметные очереди с крыш, как люди вламываются в дома и вытаскивают с чердаков полицейских, как силой отрывают одного из них от пулемета и швыряют с крыши пятиэтажного дома, как разбивают булочную, возле которой стояла длинная очередь, как торопливо, дрожащими руками укладывают вещи в одном буржуазном особняке и вывешивают красные флаги в другом, как носится старенький, восторженный интеллигент в пенсне по улице, целует всех встречных и кричит: «Христос воскресе!», как поджигают охранное отделение и выбрасывают на улицу тучи бумаг, как втыкают два красных флага в каменные руки памятника императрице Екатерине.

— Держи…

Зоркий глаз солдата заметил — у закутанной в платок женщины мелькают из-под юбки сапоги.

— Держи ее!..

И вот уже сорван платок, и из-под него появилась усатая физиономия околоточного.

Так в мундире и женской юбке его и вталкивают в группу городовых — их набралось уже несколько десятков…

— Бей фараонов! — кричат вокруг.

Солдаты образовали кордон вокруг городовых, но толпа рвется сквозь этот кордон. Больше всего свирепствуют женщины. Они плюют в полицейских, и те идут под конвоем, окруженные бушующей ненавистью.

Солдат Петренко взбирается на фонарный столб и, охватив его длинными ногами, срывает свободной рукой фуражку с головы.

— Товарищи! — кричит он. — Идем к тюрьме! Освободим наших братьев из царского застенка!

Его слова встречают криками одобрения. Кирилл подает команду. Солдаты и рабочие поворачивают к мосту.

Бьются на ветру красные флаги. Крепко держат древко обмерзшие, грубые руки старого рабочего.

За мостом к восставшим присоединяется все больше и больше людей. Навстречу идущим высыпают из казарм солдаты. Из переулка выходит демонстрация рабочих — все вливаются в общее движение.