Алексей Каплер - Киноповести

Французский портовый город. У стенки стоит большой белый теплоход. По трапу спускаются люди.

СЛУЧИЛОСЬ ТАК, ЧТО В ДЕНЬ, КОГДА НАША СТРАНА ПРАЗДНОВАЛА ГОДОВЩИНУ ВЕЛИКОЙ ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ, В ЮЖНЫЙ ФРАНЦУЗСКИЙ ГОРОД ПРИБЫЛ СОВЕТСКИЙ ТУРИСТСКИЙ ТЕПЛОХОД.

Четыре пассажира, сойдя с трапа, направляются в город.

В одном из них — старом человеке, — несмотря на штатский костюм, можно угадать военного: чувствуется выработанная десятилетиями выправка. Глаза у старика посажены глубоко, взгляд острый, внимательный, скулы резко выступают. Неровно срослась рассеченная бровь.

— Что будем делать, товарищ генерал? — обращается к нему один из молодых спутников, белобрысый юноша в светлом костюме.

— Такой день нужно отметить как положено, — отвечает генерал. — Зайдемте.

Они входят в небольшой ресторан, расположенный на улице, ведущей круто вверх — в город.

За столиками сидят люди разных национальностей, разных рас — французы, англичане, негры, малайцы.

Русские занимают столик у окна. Отсюда хорошо виден теплоход, стоящий у пристани.

Сутулый старичок гарсон, ловко и элегантно проведя салфеткой по совершенно чистому столу, кладет перед посетителями меню. Все его жесты по-лакейски быстры, ловки, бесшумны, он готов каждое мгновение угодливо-профессионально улыбнуться, но при всем этом сохраняет нечто вроде внутреннего достоинства.

— Что возьмем к обеду? — всматриваясь в меню, спрашивает второй молодой человек.

— Я за шампанское, — отвечает генерал. — А журналисты какого мнения?

— Во Франции, — говорит маленького роста человек с галстуком-бабочкой, — есть шампанское с печальным названием «Вдова Клико»…

Гарсон стоит рядом, немного наклонившись к посетителям, ожидая заказа. Услышав русскую речь, он быстро поднимает глаза на говорящих. И тут же взгляд погашен — лакей стоит по-прежнему вежливый, невозмутимый.

Перелистывая меню, генерал делает заказ. Он говорит по-французски довольно свободно, но с заметным русским акцентом.

Официант исчезает, взмахнув салфеткой, и тотчас снова появляется. Расставляет приборы, приносит бесчисленные бутылки и баночки — горчицу, прованское масло, уксус, соль.

— Вот уж не думал, что Октябрьский праздник будем встречать так далеко от дома, — говорит генерал.

— Воображаю, что сейчас на Невском… — отзывается журналист.

Выстрелила пробка. Официант разливает шампанское.

— Выпьем за наших родных…

— За наше знакомство…

— За вашу супругу… — обращается к генералу журналист. — За Нину Николаевну.

— Несмотря на то, — подхватывает студент, — что она отказалась пойти с нами и симулировала головную боль.

Генерал улыбается.

— Нет, товарищи, сегодня первый тост за нашу великую Родину.

— За Родину!

Все чокаются, пьют.

— Позвольте, товарищ генерал-лейтенант, задать вопрос?

— Я уже докладывал: «генерал-лейтенант в отставке», если уж вам угодно величать меня официально. Теперь вопрос…

— Вот мы изучали события семнадцатого года в школе и в институте, в политкружках и на лекциях, читали книги, смотрели картины… кажется, нет ничего такого, чего бы мы не знали о революции… А все-таки, я думаю, для тех, кто жил тогда… не знаю… мне кажется, у каждого было что-то свое, только для него существующее…

— Да, вы правы… у каждого было свое, глубоко личное — такое, что ни в какие учебники и ни в какие лекции не вошло…

— И у вас?

— И у меня… Пожалуй, у меня еще гораздо более… ну, неправильный, что ли, путь к революции, не типичный, как говорится.

— Расскажите, Семен Иванович… Пожалуйста.

— Гм…

— Расскажите, с чего для вас лично началась революция, — просит журналист.

— С того, что я глупейшим образом влюбился.

— Вот это начало! Вы кем тогда были, Семен Иванович, сорок три года тому назад? Генералом, я думаю, вы еще не были? — усмехается студент.

Генерал задумался:

— Сорок три года тому назад… все-таки быстро пролетела жизнь… я был рядовым. Пулеметчиком… Сорок три года… Это был конец девятьсот шестнадцатого… После трех ранений мне дали отлежаться в лазарете и отправили с фронта в тыл. Так я попал к Петроград, в пулеметный полк…

…Мы видим солдата с подвязанной рукой. Он лежит одетый на койке в казарме. У солдата молодое крестьянское лицо с резко выступающими скулами и глубоко сидящими глазами. На гимнастерке два георгиевских креста.

Г о л о с г е н е р а л а. Два года солдатской муштры, бесправия, зуботычин и издевательств да два с лишним года фронта, грязи, вшей, плена, голода и крови сделали из смирного и глуповатого деревенского паренька озлобленного, все в мире ненавидящего человека. Я не знал, откуда зло, почему несправедливость. Я только видел, что все хорошее — богатым и сильным, а нам — одни побои, голод и обязанность проливать кровь за этих извергов…

Солдат лежит, положив здоровую руку под голову. Думает солдат. Взгляд у него недобрый, колючий.

Г о л о с г е н е р а л а. В нашем районе было много фабрик. Напротив казармы — завод Вольфа «Металлист». Давно уже на фабриках стало неспокойно. То и дело вспыхивали забастовки, но мы оставались в стороне, в политику не лезли. Когда-то в нашем полку было много рабочих, но за годы войны состав изменился. События в Петрограде разворачивались с огромной быстротой, и пришло время, когда оставаться в стороне стало невозможно. Однажды полк был поднят по тревоге…

…Трубит труба. Соскакивают с нар солдаты. Разбирают оружие.

Трубит труба.

Топоча тяжелыми подкованными сапогами, сбегают солдаты с лестницы.

Офицеры, придерживая шашки, пробегают по двору.

Трубит труба.

Оправляя портупеи, сдвигая назад кобуры, поспешно входят офицеры в штаб к командиру полка.

Г о л о с г е н е р а л а. У командира нашего было прозвище «крокодил». Это был черствый, бессердечный, злобный человек, который бил солдат. Его единодушно ненавидел весь полк.

— Господа офицеры, — жестко говорит командир полка, — преступные элементы подняли в Петрограде восстание. Я получил приказ немедленно подавить бунт. Наступил час грозных испытаний. Надеюсь, мне не нужно напоминать вам о долге перед царем и отечеством. Приказываю вывести полк и ждать моих распоряжений. Вы свободны… Прапорщик Бороздин, потрудитесь остаться.

Офицеры выходят. Перед командиром остается Кирилл Бороздин — молодой офицер с ярким румянцем во всю щеку.

— Настроение солдат вам известно?

— В общих чертах, господин полковник.

— Вы со своей командой расположитесь позади наших рот. В случае надобности по моему сигналу откроете огонь из пулеметов.

— По своим?

Кирилл растерянно смотрит на командира.

— Сигнал — мой выстрел из револьвера, — говорит полковник. — Вам все ясно?