Алексей Каплер - Киноповести

— Арестованный, идите, — глухо говорит Синцов.

Новиков выходит.

Дзержинский подходит к столу, садится, молчит.

— Приехали, Феликс Эдмундович! — лепечет Синцов.

— Да. Приехал. Садитесь, — приказывает Дзержинский.

Синцов садится. Дзержинский пристально смотрит на него.

— Вы были на Малой Бронной?

— Так точно, был.

— Где Константинов?

— Бежал.

— Бежал? — резко переспрашивает Дзержинский.

— Скрылся, Феликс Эдмундович… Такая горячка была.

— А остальные?

— А остальных пришлось пустить в расход, Феликс Эдмундович. Оказали отчаянное сопротивление.

— Так… — Дзержинский свертывает самокрутку. — Скажите, Матвеев умер у вас на руках?

Спрашивая, Дзержинский не смотрит на Синцова, заклеивает папироску.

— Так точно, у меня на руках… — не отрывая взгляда от папироски Дзержинского, говорит Синцов.

Дзержинский вскидывает голову, и Синцов, не выдержав взгляда, отворачивается, поднимает с полу упавшую куртку.

— Тяжелая утрата… — бормочет он.

— Да, тяжелая… — медленно повторяет Дзержинский. — Успел он вам что-нибудь сказать перед смертью?

— Успел…

— Что?

Синцов молчит.

— Что именно? — строго спрашивает Дзержинский.

Синцов молчит.

Дзержинский ждет, не спуская с Синцова глаз.

— Да здравствует мировая революция! — говорит наконец Синцов, поднимая глаза и встречаясь с пристальным взглядом Дзержинского.

— И только?.. — спрашивает он. — В глаза! В глаза мне смотрите!

Молчание. Синцов не в силах оторвать взгляда от глаз Дзержинского. И вдруг Дзержинский ударяет кулаком по столу:

— Провокатор! — выкрикивает он.

Отшатнувшись, как от удара, Синцов хватается за револьвер.

— Оружие на стол! — приказывает Дзержинский.

Синцов со страхом смотрит на безоружного Дзержинского, потом кладет револьвер на стол.

— Ну, конечно, предатель… — говорит Дзержинский. — Как я этого раньше не замечал… глаза предателя…

Он начинает кашлять. Мучительный приступ кашля сотрясает все его тело. Дзержинский кашляет все сильнее и сильнее, он вынимает платок, отворачивается.

За его спиной Синцов медленно протягивает руку к револьверу, но не успевает взять его. Дзержинский неожиданно поворачивается. Синцов как ужаленный отдергивает руку, бросается на колени.

— Я не виноват! — кричит он.

— Мерзавцы… Забрались в самое сердце революции… — задыхаясь, говорит Дзержинский.

Синцов ползает у его ног.

— Честное слово чекиста…

— Не смейте называть себя чекистом! — гневно кричит Дзержинский. — Что сказал Матвеев?!

— Не помню, Феликс Эдмундович…

— Вспомните! Вам придется вспомнить! — говорит Дзержинский, отходя к окну.

В то же мгновение Синцов вскакивает, хватает револьвер и стреляет. Пуля пробивает окно рядом с головой Дзержинского.

Дзержинский резко поворачивается. В дверь кабинета вбегает чекист.

Синцов целится в Дзержинского, снова стреляет, но одновременно с этим его вторым выстрелом стреляет и чекист.

Синцов падает убитый.

Дзержинский подходит к нему, осматривает и гневно поворачивается к чекисту:

— Что вы наделали!

— Но он мог убить вас, Феликс Эдмундович…

— Что вы натворили… что вы натворили… Все концы оборваны…

В переднюю ленинской квартиры входит Василий. Он в военной шинели. Евдокия Ивановна с удивлением осматривает его:

— На свадьбу, что ли, собрался?..

— На фронт, Евдокия Ивановна.

— На фронт? Господь с тобой… перекрестить тебя разве… да ведь ты такой…

— Такой, Евдокия Ивановна, такой… Владимир Ильич у себя?..

Осторожно приоткрыв дверь, Василий на цыпочках входит в кабинет Ленина. Ильич спит в кресле. Книга лежит у него на коленях.

Несколько мгновений Василий стоит молча, боясь пошевелиться и смотрит на Владимира Ильича. Наконец, Василий поворачивается и осторожно приоткрывает дверь. Дверь тихонько скрипнула, но этого оказалось достаточно, чтобы Ильич проснулся.

— Товарищ Василий!.. — говорит он. — Как хорошо, что вы зашли проститься… Я уж боялся, что так уедете… Садитесь, дорогой… вот и пришло время расставаться… что делать. Лучшие из лучших идут туда… нас заставляют защищаться… дайте мне вашу руку и помните — я очень хочу вас еще увидеть, очень…

Снова скрипнула дверь. Входит Бобылев.

— У прямого провода ждут…

— Я передам телеграмму… — говорит Ленин. — Посидите, пожалуйста.

Ленин вышел в коридор Совнаркома.

Навстречу ему шел работник Совнаркома. Увидав Ильича, он остановился и вдруг побежал обратно.

И пока Ленин проходил расстояние, отделяющее дверь его квартиры от телеграфного аппарата, отворялись двери и в коридор выбегали совнаркомовские работники.

Когда Ленин остановился у аппарата и оглянулся, весь коридор был заполнен улыбающимися ему людьми.

— Можно, — сказал телеграфист.

— «Военсовет, Командующему фронтом», — начал диктовать Ленин.

Люди смотрели на своего Ильича, вернувшегося к работе. Ленин стоял у телеграфного аппарата.

— «Передайте всем революционным войскам фронта, — продолжал диктовать Ильич, — что Советская Россия с восхищением отмечает их подвиги. Держите красные знамена высоко, несите их вперед бесстрашно, искореняйте контрреволюцию беспощадно…».

Ленин наклонился к телеграфисту.

— «И докажите всему миру, — продиктовал он, — что социалистическая Россия непобедима!»

И, как бы в ответ на слова, Ильича, зазвучала торжественная музыка. Вооруженный народ поднимался на защиту молодой своей республики. Вся Советская земля поднималась в ответ на призыв Ильича.

Смятые страшным ударом, бежали белые полки; бросая оружие, в ужасе и смятении бежали враги.

Великая Красная Армия неудержимо двигалась вперед, чтобы смести с лица Советской земли всех, кто станет на пути народа, кто дерзнет поднять руку на самое дорогое, что есть у народа, — на его свободу!

Неудержимо двигалась вперед Красная Армия!

1938 г.

Действие сценария «Две жизни» развивается в Петрограде между февралем и октябрем 1917 года.

Но «Две жизни» не историко-революционный сценарий, и автор не ставил перед собой задачи исчерпывающе отобразить в нем исторические события, которые совершались в это насыщенное великими социальными потрясениями время. Задача автора неизмеримо скромнее. Вниманию читателя предлагается кинороман, повествующий о двух человеческих жизнях, о двух судьбах, в которых отразились события великого 1917 года.

Рассказ ведется от имени двух действующих лиц — бывшего солдата, ныне советского генерала в отставке, и бывшего капитана царской армии, аристократа, ныне лакея во французском ресторане.