Алексей Каплер - Киноповести

Сергей все еще нерешительно стоит посреди пустынной площади.

Г о л о с л а к е я. Теперь я больше не был офицером — меня ударил солдат. Я был теперь никто… Что мне оставалось делать?

Оглянувшись на казарму, нетвердым шагом капитан идет от нее прочь через снежную площадь.

На одно мгновение он останавливается возле трупа командира полка. Короткая судорога пробегает по щеке Сергея. Он идет дальше. Достает из кармана массивный серебряный портсигар, закуривает.

…Просторный кабинет. Огромный стол, карта во всю стену, широкое окно.

Сергей стоит перед высоким костлявым генералом, который поспешно отпирает ящики своего стола. За окном стрельба.

— Какой рапорт? Какая отставка? — раздраженно говорит генерал Сергею. — Нашли время…

Выстрелы. Крики на площади.

В дверь заглядывает адъютант:

— Простите, ваше превосходительство, нужно торопиться. Литовский замок занят бунтовщиками. Арестанты выпущены на свободу…

За открытой дверью видна паническая суета в коридоре штаба. Несут кипы каких-то папок, пробегают офицеры. Прихрамывающего старичка адмирала торопливо уводят два офицера.

Генерал, отвечая Сергею, поспешно достает бумаги из ящиков стола и рассовывает их по карманам.

— «Отставка»… — зло говорит он. — Оглянитесь, что с Россией… «Отставка»…

Адъютант снова заглядывает в дверь.

— Ваше превосходительство, Морская отрезана.

С треском вылетает зеркальное стекло в окне — с улицы стреляют.

— Иду-иду… «Отставка»…

И генерал быстро выходит из кабинета.

Стрельба усиливается.

…Сергей идет по улице. Все вокруг полно движения. Идут демонстранты. Мчатся легковые автомобили с установленными на них пулеметами и ощетинившиеся штыками грузовики. С пролетки разбрасывают листовки. На углах митингуют.

Г о л о с л а к е я. …И я пошел домой. Возле нашего дома стояла толпа…

Сергей останавливается против темно-серого дома, смотрящего зеркальными окнами на Неву. Перед домом народ. Парадная дверь разбита, окна первого этажа высажены.

Сергей входит в переднюю. Кто-то хватает его за руку и тащит к вешалке.

— Тсс… тише… — шепчет ему на ухо старик швейцар. — Убьют вас, барин Сергей Александрович…

Он заводит Сергея за вешалку.

— Да в чем дело? — Сергей пытается освободиться из цепких рук старика.

— Тсс… молчите… бабушку вашу схватили, Ирину Александровну схватили…

Дом гремит от топота сотен ног. Кто-то сбегает по лестнице, и швейцар вдавливает Сергея в кучу висящих пальто.

— Тут ты искал? — спрашивает чей-то голос.

— Нет, это видать, ход в людскую.

— А ну проходи, посмотрим…

Голоса смолкают.

Швейцар выглядывает — никого.

Он поспешно открывает расположенную за вешалкой маленькую дверку и подталкивает к ней Сергея.

— Бегите…

Наклонившись, Сергей проходит в маленькую дверь. При этом он нечаянно толкает вешалку, и пальто падают на пол.

— Скорее, скорее…

Швейцар закрывает за ним дверь.

Через узкий проход Сергей выходит на заснеженный двор. Здесь стоят брошенные сани с медвежьей полостью, слева калитка. Сергей открывает ее и выходит на улицу. Он смешивается с народом, все еще стоящим перед особняком.

Сергея сдавливают со всех сторон. Вокруг шныряют какие-то подозрительные личности, торговки, лоточники.

— Ведут! Ведут!

Люди приходят в движение.

Сергей видит, как солдаты выводят из дома его бабушку Софью Николаевну. Рядом с ней, держа пистолет наготове, идет низкорослый студентик.

Толпа угрожающе надвигается.

— Сама стреляла! На месте поймали!

— Убить гадину!

Солдаты и вооруженные рабочие сдерживают людей, не подпуская их к машине, в которую садится старая княгиня. Она держится спокойно. Голова высоко поднята. Во взгляде — презрение к окружающим.

Толстая торговка хватает из своего ведра моченое яблоко и запускает им в старуху.

Яблоко, однако, попадает в лицо студента, охраняющего княгиню.

— Эх ты… стрелок… — говорит торговке рабочий. — Разве так целят?

Он берет у нее из ведра другое яблоко.

— Разбойник! Разбойник ты! — кричит торговка, пытаясь схватить его за руку. — Кто платить будет?

— Революция заплатит, тетка…

Рабочий размахивается и запускает яблоко в машину.

И снова — попадание в студента.

В толпе хохот.

— Еще ведут!

— Пустите, братцы!

— А это кто такая?

Из дома под охраной солдата выходит Ирина.

Новый взрыв негодования.

— И эта, видать, стреляла!

— Расстрелять их!

— К стенке!

Сергей окружен этой бушующей ненавистью со всех сторон.

Против старухи садится на откидное сиденье студент с револьвером.

— Можете убрать оружие, — презрительно говорит ему старуха. — Я вас не трону. И потом — у вас рука дрожит.

У студентика растерянный вид. Револьвер действительно дрожит в его руке.

Третье моченое яблоко попадает наконец в цель: оно сбивает старухе шляпу на нос, и с нее мигом слетает все аристократическое благородство. Старуха поправляет шляпу и зло отругивается:

— Хамье!..

Рядом с Софьей Николаевной усаживается Ирина. Против нее и на подножках — охрана.

Автомобиль отъезжает.

Г о л о с л а к е я. Бабушку и сестру схватили и увезли на моих глазах. Все было кончено — у меня больше не было дома…

Сергей поворачивается и, проталкиваясь сквозь толпу, уходит.

Вот он идет уже по другой улице, зажав папиросу в углу рта, глубоко засунув руки в карманы шинели.

Г о л о с л а к е я. Я не узнавал Петрограда. Я шел по незнакомой, враждебной стране, где люди почему-то ходят не по тротуарам, а по мостовым, где нет больше ни закона, ни права. Все было мне ненавистно в этой взбунтовавшейся черни — их грубые голоса, их лица, их одежда, их жесты. Все, все…

Мы видим, как Сергей идет по многолюдным улицам, как сидит он на скамейке в сквере, бредет по загородному шоссе, спит, свернувшись клубочком в деревенском сарае, пьет воду в избе, сидит, задумавшись, на обочине дороги и снова бесцельно бредет дальше.

Г о л о с л а к е я. В одно мгновение исчезло все, что составляло нашу великую империю. Все сдуло злым ветром революции. Ни души вокруг. Я был в каком-то странном, почти бессознательном состоянии. Я шел по улицам, меня толкали, я ничего не замечал. Куда я шел? Где был? Не знаю. Кажется, ушел из города, где-то ночевал, кажется, кто-то накормил меня. Вероятно, я был болен, иначе невозможно объяснить это состояние, эту смесь реальной жизни с каким-то бредом. На второй или на третий день инстинкт привел меня к дому Бороздиных…

У подъезда особняка Бороздиных вывешен красный флаг. Перед домом — несколько экипажей.

Швейцар открывает тяжелую зеркальную дверь, горничная принимает у Сергея шинель, папаху и проходит вперед, чтобы доложить о нем.