Алексей Каплер - Киноповести

— Да нет, я все понимаю. Даже больше, чем вы можете предположить…

Он говорит очень тихо.

— …Вы думаете, что все кончено? Ошибка, Нащекин. События только начинаются, и впереди много неожиданностей. Нам нужно сейчас собирать всех, кто остался верен России… Что вы смотрите? Вы думаете, нас тут расстреляют? Глупости. Ничего вы не понимаете. Эти господа родзянки, львовы и керенские ни на что не способны. Все мы скоро будем дома, и я раньше других. Так вот, Нащекин, предстоит жестокая борьба, и нужно выбирать, с кем вы… Насколько мне известны ваши взгляды…

— Я русский офицер, — говорит Сергей.

— Вот именно. Если вы с теми, кто хочет спасти Россию…

— Да, — говорит Сергей, — я с ними, если только эти люди существуют.

— Готовы ли вы в этот тяжелый час отдать жизнь родине, если это понадобится?

— Да, я готов.

— Я в вас не ошибся. Так вот, Нащекин, возвращайтесь в полк.

Сергей хочет возразить.

— Я знаю, я все знаю… И все-таки возвращайтесь. Подавайте руку солдатам, разыгрывайте демократа, делайте что хотите, но дайте нам этот полк. Он нам необходим. Пулеметчики — огромная ударная сила. Вырвите у врага и дайте нам этих солдат, эти пулеметы. Мы вас позовем, когда будет нужно. Слышите, Нащекин, возвращайтесь в полк.

Барон как ни в чем не бывало продолжает неторопливо подпиливать длинный ноготь на мизинце левой руки.

Какой-то генерал всхрапывает во сне.

Г о л о с л а к е я. На следующий день я вернулся в полк. Никто даже не обратил на меня внимания…

Настороженно оглядываясь, Сергей подходит к воротам казармы. Они никем не охраняются.

Во дворе казармы все ходит ходуном. Идет один из тех стихийных мартовских митингов семнадцатого года, которые в то время вспыхивали каждое мгновение всюду — на площадях, в цехах, на перекрестках улиц, в садах, в театрах, в коридорах гимназий, просто во дворах домов.

Шинели у солдат нараспашку, папахи сдвинуты на затылок, под кокардами красные матерчатые кружки, на груди красные банты.

В гущу солдатских шинелей вкраплены там и сям штатские пальто и женские платки.

Г о л о с г е н е р а л а. Мы видели, как вернулся в полк капитан Нащекин. Он, кажется, думал, что его никто не заметил…

Солдат подталкивает под локоть Семена и показывает ему глазами влево.

Семен поворачивается влево и видит стоящего в глубине двора Сергея.

— Явился… — говорит солдат. — Недобитый.

— Долой! Долой! — кричат очередному оратору.

…За столом президиума два солдата, наголо бритый вольноопределяющийся в пенсне, Кирилл Бороздин и Петренко.

Ораторы сменяются с необыкновенной скоростью. Иной успевает только вскочить на помост, крикнуть два-три слова, и его уже стаскивают вниз или отталкивает новый оратор, которому тоже удалось взобраться на возвышение.

В толпе бурно реагируют на все, что говорится. Среди слушателей то и дело возникают перебранки. Столкновения точек зрения иногда переходят в кулачные стычки.

На трибуне молодой солдат.

— …Надо решать, как жить будем, товарищи! Свободу мы завоевали, а что будем с ней делать? Вот мой вопрос.

— Товарищи, товарищи, — говорит председатель, — прошу не отклоняться от повестки. Мы должны выбрать в Совет рабочих и солдатских депутатов одного делегата. Здесь были названы кандидатуры гражданина Бороздина и гражданина Петренко. Прошу высказываться по кандидатурам.

На трибуну взбирается малорослый солдат в обмотках на хилых кривых ногах — тот, что стоял на часах в день восстания полка.

Г о л о с г е н е р а л а. Был у нас в роте солдатик со странной фамилией — Граф. Невозможно было бы придумать для него более неподходящее заглавие.

Граф снимает свою жеваную папаху и, неловко переминаясь, тонким бабьим голосом начинает речь:

— Граждане солдаты, нам говорят «слобода», «слобода». Хорошо — ладно. А как насчет царя? А? Насчет царя как? Что же мы без царя, что ли, жить будем? А?

Свист. Крики: «Долой»!

«Графу без царя, конечно, никак нельзя».

Хохот.

— Я говорю так, граждане солдаты. То мы в хомуте бегали, а теперь пораспряглись, так как бы нам ноги не растерять…

В ответ несутся крики:

— Довольно! Долой! Тащи его оттуда!

Солдатика сдергивают с трибуны, и он исчезает в человеческом море. А на его место уже бойко вскочил черноусый солдат.

— Товарищи солдаты! Наш святой долг послать в Совет такого делегата, чтобы держал одну линию с братьями рабочими…

Из толпы высовывается голова Графа на тонкой шее, и раздается его бабий голос:

— Рабочий нам не модель. Он часы отработал — ему денежки подай. А мы круглые сутки кровь проливаем.

— Долой!.. Правильно!.. Ура!

— А насчет земли как будет?

На трибуну взбирается потертый солдат-фронтовик.

— Дозвольте сказать как прибывшему с фронта. Три года гнием в окопах, и конца этой каторге не видно. Довоевались до ручки. Не хотим мы больше воевать.

— Правильно! Ура! Верно!

Председатель поднимает руку.

— Товарищи, к нам пришел представитель рабочих завода Вольфа. Предоставляю ему слово.

Николай на трибуне.

— Тут товарищи спрашивают — как жить? Вопрос законный. Мы, большевики, решаем его так: бороться за немедленный мир, за землю, за хлеб. Против эксплуататоров, помещиков и капиталистов. Так и жить. (Аплодисменты.) Предлагаю перейти к выборам. Наша кандидатура — товарищ Петренко. Вот он. Все вы его знаете. Пострадал при царском режиме…

— Эсеры у царя тоже по тюрьмам сидели… — раздается голос снизу.

— Кто сидел, а кто и не сидел. Вот вы выдвигаете прапорщика Бороздина. А я думаю, такие барчуки еще себя покажут.

Семен вскакивает на помост, подходит вплотную к Николаю.

— Ты вот что… Ты Кирилла Николаевича не тронь. Мы видели, как он за нашего брата на смерть шел.

— Я не только про него лично, — твердо отвечает Николай. — Я про всех эсеров говорю.

— Эсеры за народ, — горячо говорит Семен. — Они мужику землю дадут.

— Пока что они вместе с меньшевиками дали власть буржуазии. А от нее не дождаться вам земли.

Семен не отступает.

— Мы им верим, они обещаются.

— Правильно, Востриков, мы за эсеров… — раздаются голоса.

— Что ты нас агитируешь? Пришел агитировать тут…

— Тихо, товарищи, тихо!

— Слово предоставляется товарищу Бороздину.

На трибуне Кирилл. Его появление встречается криками восторга.

— Товарищи солдаты! — говорит Кирилл. — Друзья мои! Мы переживаем великий исторический момент. Еще несколько дней тому назад мы были только рабами, а царизм казался всесильным, всемогущим и вечным. И вот он рухнул в грязь. Мы свободны. Здесь называли мою кандидатуру в Совет. Без ложной скромности хочу сказать, что, если вы мне окажете доверие, я сделаю все, что в человеческих силах, чтобы отстоять ваши интересы. (Бурные аплодисменты.) Я не мыслю себе жизни без народа. Я готов умереть за вас. (Бурные аплодисменты.) Наша партия социалистов-революционеров всегда выступала как выразитель дум и чаяний русского народа. Мы завоюем для народа все: и землю, и мир, и гражданские свободы. Все, все! (Бурные аплодисменты.) Я вам это обещаю. Верите ли вы мне, товарищи?