Д.Дж. Штольц - Демонология Сангомара. Преемственность

Лицо его покраснело, и он сдавил пальцами лямки короба. Чтобы избежать очередной стычки, которые происходили редко, но все-таки происходили, Уилл на всякий случай едва отодвинулся в сторону. Его брат был вспыльчив, но отходчив.

– Успокойся, брат. Я не хочу с тобой ссориться. Да, ты прав. Но просто то, что случилось в Вардах, может случиться и у нас. Ты помнишь рассказы бабушки? Как, показавшись единожды у реки, вурдалаки показались уже целой стаей в Колтушках. Я за всех нас переживаю: за матушку, за тебя с Шарошой.

– Я тебе еще раз говорю, не о том ты думаешь, – Малик разжал кулаки, а цвет лица стал медленно возвращаться к нормальному.

– Извини.

Тут мешковатый Малик приостановился, чтобы дать брату поравняться с собой, затем недовольно поглядел на него.

– За что извини? За то, что матушку постоянно позоришь, нашу семью позоришь? Да ты ведешь себя, как… как!.. – он, похоже, не нашел подходящего слова. Тогда, после заминки, он сплюнул на землю и стал жаловаться. – Ты позоришь нас всех! Знаешь, как мне стыдно каждый раз, когда я захожу принести утреннее подаяние? Я везде слышу упреки про тебя.

– Разве я украл хоть один дарен?

– Да нет. Я тебе о другом. Не чтишь наставления предков! Отцов наших не чтишь!

– Разве я хоть слово говорил против матушки или отца, когда он еще был жив?

– Я о другом! – уже более обиженно повторил Малик, будто и сам устал от всего этого. – Я о молитвах и подаяниях… Ну нельзя так. Ты… ты самый умный что ли? Мне служитель постоянно читает нравоучения из-за тебя. Почему я их выслушиваю за тебя?

– Не слушай, вот и все. У старика дурной нрав, его черти за пятки кусают.

Не желая продолжать этот спор, Уильям пожал плечами и вздохнул. Ну а Малик смолчал, лишь снова принял свой уверенный вид, будто и не жаловался он сейчас, как малое дитя, касаемо того, что его отчитывают из-за проступков члена семьи. Все-таки они росли вместе, и, хотя он и подтрунивал над своим младшим братом сильнее прочих, да и возмущался его добронравностью снова громче всех, но другим это позволял лишь в меру. Будто чувствовал, что роднее все равно никого нет… Тем более, тяготы они делили ровно пополам.

Матушка Нанетта часто болела и не могла ничем помочь им; даже ее ковыряния в огороде не приносили особого результата из-за скудной почвы и плохой погоды. Ну а беременная жена Малика, Шароша, вот-вот должна была родить. В зимний сезон Офурт был очень жестоким местом: скудная еда, сильные морозы, такие, что реки трещали подо льдом. Даже одному здоровому мужчине очень тяжело прокормить три голодных рта. Так что Малик понимал – в одиночку ему пришлось бы туго. Понимал, хотя и не показывал это из страха, что, перестав осуждать брата, он потеряет уважение остальных поселян и станет таким же.

В свою очередь Уильям, когда ему пожаловались на упреки нынешнего служителя, сам стал с печалью вспоминать того старика-служителя, который обучал его в детстве грамоте. Никогда он не слышал от него ни одного упрека – только доброе наставление. «Мы, бедные люди, рождаемся уже мертвыми. Ничего не знаем, никто о нас не знает, ничего не решаем. Тихо живем, тихо умираем». Старик был почти слеп и глух, передвигался с помощью трости, порой что-то забывал, но по большей части разум его был ясен. Он постоянно твердил Уиллу: «Мальчик мой, когда возмужаешь, беги отсюда, иначе так и останешься мертвецом». Повзрослев, ученик и рад был сбежать – он грезил мечтами увидеть мир, воочию лицезреть то, о чем читал в сказках, но жизнь оказалась куда более жестокой. Он прекрасно понимал, что, несмотря на всю нелюбовь брата, семья нуждалась в нём.

Туман отступал, сползал с гор, чтобы сгуститься в долине. После недолгого разговора братья умолкли и теперь медленным шагом спускались по тропе именно туда, в долину, вслед за туманом. И хотя справа от них возвышался сосновый лес, но вот слева прятался обрыв, пока едва различимый. Поэтому, боясь оступиться, Малик и Уильям шли молча и несли на плечах свои коробы.

Наконец, лучи солнца рассеяли остатки этого опустившегося на землю облака. Тогда будто сонное безмолвие спало с мужчин, и они зашагали бодрее.

– А там людно, – Уилл подошел вплотную к обрыву и посмотрел на расположившийся внизу город. Сверху его торговая площадь напоминала муравейник, а люди – крохотных муравьев; их было много, и они двигались в разных потоках между прилавками.

Малые Вардцы, откуда пришли братья, были крохотной копией Больших Вардов: то же кучкование домов вокруг единственной площади, такая же отдельно стоящая молельня, разве что здесь она выстроена добротно, из камня. Но Варды, в отличие от маленькой деревушки Малых Вардцев, считались полноценным городом, пусть и небольшим – в полсотни жилых дворов. Многие семьи здесь жили весьма зажиточно. А еще в городке имелись таверна, постоялый двор, лавки и даже меняла монет.

– Эй, малой! – вдруг позвал Малик. Да позвал нарочно уверенным голосом.

– Что?

– Слушай, матушка просила передать травы старухе Удде. Чтоб та приготовила лекарство.

– Ну и что?

– А я буду занят, важными делами. Отнеси травы ты…

Уильям попытался скрыть улыбку, понимая истинную причину просьбы. Из всех проказливых мальчишек Старая Удда больше всего не любила именно Малика. Это повелось ещё с тех пор, когда семья Нанетты жила около храма, а братья были маленькими. При попытках что-то украсть из ее огорода страдал чаще всего именно старший. Несмотря на внушительные годы, старуха была очень подвижной и шустрой, и поэтому удар палкой прилетал незадачливым воришкам тогда, когда те его не ждали. «Старая ведьма!» – постоянно кричал в слезах Малик, когда приходил домой со следами побоев на спине.

– Хорошо. Только, чур, помощь за помощь.

– Эт как? – насторожился старший.

– Давай я отдам тебе корзину с товаром, а сам отнесу травы и займусь продажей книг. Встретимся уже на площади, ближе к полудню.

Малик кивнул. Когда братья подступили к распахнутым деревянным воротам Больших Вардов, в небе уже ярко светило солнце. Они зашли за ворота и оказались на площади. Здесь всегда проводились ярмарки, здесь голосовали, скандалили, совершали обряды, выбирали и казнили. Иными словами, вся общественная жизнь проходила именно на площади. Посередине нее стоял позорный столб, куда когда-то привязывали особо провинившихся, но на памяти Уильяма таких случаев еще не происходило.

Однако сейчас всю площадь занимали торговые ряды, куда съехались ремесленники и перекупщики со всех окрестных деревень и малых городков.

Дважды в год, по весне и осени, здесь случались такие большие ярмарки, как эта. Их приурочивали к праздникам Аарда и Лионоры – это были двое из четырех посланников Ямеса, сезонов года. Их очень любили и поклонялись им не меньше, чем самому единому богу.