Д.Дж. Штольц - Демонология Сангомара. Преемственность

Но Вериатель лишь грустно покачала головой. Чуть погодя на ее месте уже пританцовывала темно-серая лошадь, которая грациозно водила головой.

Рыбак улыбнулся.

– Да, пора бы вернуться. Если честно, то я весь продрог. Спасибо тебе, Вериателюшка! Этот день я точно никогда не забуду.

Он взобрался на лошадиную спину; мир снова стерся, однако теперь Уильяма несли по черному старому лесу – и только светлячки со звездами порой выхватывали из тьмы очертания деревьев и отшатывающихся зверей и птиц. Очень скоро он встал подле своего пустого короба. Обернувшись девицей, Вериатель радостно похлопала в ладоши, и из воды стала то ли выскакивать, то ли вылетать рыба, попадая прямо в корзину.

Уилл подошел к девушке и, краснея, неловко поцеловал ее.

– До завтра…

После чего он развернулся, надел на плечи полный рыбы короб и направился домой, в деревню. Но чем дальше он отходил от демоницы, смотревшей ему вслед, тем сильнее чувствовал усталость – каждый шаг давался все тяжелее.

Маленькая деревня Вардцы была погружена во мрак. Лишь в окошках виднелись точечки света от горящих очагов, да и то не везде. Многие уже спали. Однако в крайнем большом каменном доме уснуть не могли – там переживали за опаздывающего Уильяма. При виде сына, который был грязен, будто болотный черт, матушка Нанетта от испуга сразу взмолилась. Сидящий на лавке Малик так и вовсе поперхнулся ухой и зашёлся кашлем. Больше в доме никого не было, потому что бабушка и дедушка умерли два года назад.

Шатающийся Уильям опустил тяжелый короб на пол и вежливо поздоровался с матушкой. Только по ее глазам он вдруг осознал, что забыл искупаться. А ещё его охватила странная, столь непривычная для молодого здорового мужчины слабость, о причине которой он еще не догадался.

– Сынок, что случилось? – спросила Нанетта.

– Просто упал в реку, матушка, – сказал Уилл. Чтобы не упасть, ему пришлось опереться о вещевой сундук.

– В Белой Ниви нет такой тины и грязи! – не поверила такому очевидному вранью Нанетта. – Кто тебя так поцарапал, ты весь истекаешь кровью! Как ты умудрился так разбить губы? На тебя напали? Тебя побили?

Уильям опустил взор и заметил, что выглядит он действительно отвратно. Но почему он не обратил на это внимания раньше?

– По камням проволокло, матушка. Сегодня ужинать не буду. Очень устал. Пожалуй, посплю немного.

Шатающейся походкой он прошел мимо притихшего на лавке Малика, который молчал, но с ужасом взирал на пропахшего тиной брата. Уилл добрался до своей скромной лежанки и едва коснулся ее, как забылся крепким сном. В изматывающих объятьях кельпи он провел почти полдня, а не пару минут, как ему казалось поначалу. Его хитро околдовали, заставив не замечать бега времени – да и сам он с радостью поддался этим чарам, не видя в своей жизни иного счастья, кроме как в Вериатель. Неудивительно, что вконец измученный и обессилевший, он сразу же рухнул спать подле домашнего очага, где тлело лишь несколько угольков.

Матушка тотчас побежала к деревенскому вождю Кадину.

Вождь Кадин деловито вошел в дом. Он внимательно осмотрел исцарапанного, покрытого тиной, илом и кровью юношу. Каждую минуту, пока он пребывал подле спящего, с его губ срывались тихие молитвы Ямесу. А после он приказал привести служителя храма.

Служителем был ворчливый старик, привыкший ложится спать еще засветло и просыпаться также. Поэтому он не обрадовался, когда посреди ночи его растолкали и приволокли к дому рыбаков. Однако стоило ему увидеть спящего, как всю его старческую полудрему как рукой сняло – и он завопил «демоны». После этого он принялся громко начитывать молитвы Ямесу. Но Уильям продолжал спать сладким, почти что детским сном, и не касались его ни упреки деревенских мужей, ни причитания матушки, ни заунывные молитвы.

Пока над зачарованным рыбаком вели совет, Нанетта потянулась к коробу, чтобы достать оттуда рыбу. Когда она заглянула внутрь, то вскрикнула от удивления. Малик тут же грузно соскочил с лавки и подбежал поглядеть, а там обступили корзину и вождь со служителем. Внутри корзины лежала переливающаяся в свете очага, будто драгоценные камни, форель, причем все рыбины, как на подбор, были длиною по локоть взрослому мужчине. Большой удачей считалось поймать хотя бы одну такую форельку, а тут целый короб!

– Вот оно! Колдовство! – вновь воскликнул служитель и со злобой посмотрел на мирно спящего парня. – Он, поди, с демонами связался! Говорю тебе, женщина, сын твой проклят! Вот почему он перестал носить подаяния в храм нашему богу!

Деревня на то и деревня, что на вопли служителя мигом стали стекаться ее любопытные жители. Сначала в дом зашла соседка Ахва, предчувствуя хороший повод для сплетен. Увидев, что происходит у ее подруги Нанетты, она запричитала, заохала и, подняв юбку для быстроты, помчалась за мужем и детьми. Те пришли, осуждающе покачали головами и рассказали об Уильяме остальным.

Новость шальной птицей разнеслась по деревне. Ночь, густая, лунная, окутала мглой дома, однако это нисколько не помешало всем проснуться, дверям захлопать пуще, чем днем, а голосам окрепнуть и сплестись в единый хор. И вот уже каждый успел постоять и попричитать над спящим беднягой, который не догадывался, какие пересуды его ждут.

– Поди же, с суккубом связался…

– Проклятый теперь, проклятый!

– Ой, поди, что будет с нашей деревней…

– Без отца совсем скатился…

– Люди добрые, а помните, как он уходил один в леса? Вот оно!

Лишь одна сердобольная старушка предположила, что на Уильяма напали вурдалаки. Уж очень не хотелось ей верить в то, что такой красивый и вежливый парень замешан в чем-то нечистом. Однако ее, конечно же, никто не послушал, потому что это объяснение было самым скучным и абсолютно не загадочным.

Так и пролежал Уильям до самого утра, пребывая в мире грез. С рассветом его всячески пытались разбудить. И даже соседка Ахва боязливо толкала его, дабы узнать что-нибудь новенькое, о чем можно будет рассказать уже в другой деревне, куда она как раз засобиралась под якобы благовидным предлогом. Но все было бесполезно… Он спал, будто мертвый…

Он проснулся, когда солнце высоко стояло над макушками зеленых сосен, то есть почти в полдень. Уилл открыл глаза, привстал и охнул от боли. Казалось, будто его долго лупили – руки и ноги не слушались, поясница не разгибалась, в бедра отдавало стреляющей болью, а спина и вовсе горела пожаром. С трудом ему удалось даже приподнять руку, дабы коснуться покрытых тиной волос, перепачканного грязью лица. В удивлении он посмотрел на свои набитые илом штаны, которые едва держались на худых бедрах.

Дом пустовал – через открытую дверь сочился яркий свет, разгоняя полумрак жилища. Тогда Уильям поднялся с льняной лежанки на плохо гнущихся ногах, достал грубый кусок ткани, которым пользовались в качестве полотенца, вторую и уже единственную рубаху, свежие штаны, и вышел наружу к солнечному свету.