Александр Волков - Пять песен мира. Книга 2

Грохот металлических прутьев отогнал аборигена в угол, абориген задрожал, и учащенно засопел шейными жабрами. Он вращал глазами, парализованный страхом, и не мог найти себе места. Абориген жалобно поскуливал, и сердце Джоната сжималось.

— Хватит! — рявкнул Джонатан, и приструнил экспедитора уничтожающим взглядом. Джонатан не мог вынести издевательств над аборигеном.

— Полно вам, — обиженно ответил экспедитор, и сунул дубинку в ножны. — Это просто глупая рыба. Вы сами приказали привезти ее сюда, и вы ее убьете. Так чем вы лучше меня?

— Тем, что у меня есть работа, а у тебя теперь нет, — мрачно ответил Джонатан, и экспедитор растерялся. — Он погибнет ради науки и выживания человечества, я вынужден это делать, а ты просто хабал, и издеваешься над ним из чувства мнимого превосходства! Да он в сто раз ценнее тебя, и ты должен ценить его жертву. Убирайся, — Джонатан лицом выразил отвращение, неохотно расписался в бланке, и швырнул планшет экспедитору в грудь. Планшет шлепнулся на пол, а экспедитор потупил взгляд.

— Есть, — затравленно ответил экспедитор, поднял планшет, и поспешил прочь из помещения.

«Да уж, — голову Джонатана омрачила неприятная мысль. — Гадкие из нас Боги. Мы требуем жертв ради собственного спасения, и обещаем спасение тем, кого собираемся уничтожить. Всех. До последней особи».

— Боги хорошо, — произнес абориген на ломаном человеческом языке, и, глядя в след экспедитору, добавил: — Демоны плохо. Этот, что пугал меня, демон. Злой. За него не хотеть умирать. А ты хороший. Ты меня защитить, — абориген сорвал с шеи самодельное ожерелье с кулоном в виде красивой ракушки. — Моя Туа, жена, делать ракушка для Богов. Если мы делать подарок Боги, Боги становятся добрый, и делать хорошо моя семья, мое племя. Мы быть счастливый с Та-а. Мы хотеть умирать счастливые. Если мы умирать счастливые — Та-а, проматерь, принимать нас.

С чувством глубочайшей вины Джонатан принял ракушку, и так сильно сжал ее в кулаке, что ладонь кольнуло острыми гранями. На пол упала пара капель крови.

Абориген пах океаном. Был разумен, мог чувствовать, и был голосом целого народа, его представлений, его истории и отношения к жизни. Был пульсом разумных существ.

Джонатану стало гадко, где-то в глубине сердца его разъедало пониманием неправильности его поступков, но он зашел слишком далеко, и ставки стали слишком высокими. На кон поставили жизнь, жизнь семьи, и будущее.

Сожалеть о содеянном поздно. И Джонатан не мог повернуть назад, загнав в ловушку себя и свою совесть. Алчность довела его до точки невозврата.

— Боюсь, этого подарка будет мало, но спасибо, — произнес Джонатан, растянув губы в печальной улыбке, и положил ракушку в карман.

— Я умирать, — с улыбкой сказал абориген, и Джонатан удивился, разглядев радость в больших рыбьих глазах. — Хорошо умирать за добрый Бог, счастливый умирать за добрый бог. Проматерь Та-а забирать меня в воздух, и я жить в нем, пока ты меня помнить, и пока меня помнить моя семья. Мы не уходить в воду до конца, мы выходить из нее потом. Не грустить, человек. Мы умирать счастливыми, чтобы добрый Боги жить, и мы рады уйти к проматери Та-а. Те, кто боится умирать и грусть когда умирать, не уходит к Та-а.

Джонатан стиснул зубы и едва не заплакал. «Где же граница человеческого скотства?» — подумал Джонатан, и взялся за рычаг гравиплатформы. Джонатан с омерзением к самому себе думал, что в этих амфибиях с далекой планеты Акварэс было больше человеческого, чем в людях. Они понимали, что такое жертва, что такое альтруизм, и видели в нем счастье. Счастливый билет на тот свет.

— Я чувствовать тебя, твой горе. Моя улыбаться тебе. Ты добрый, но под водой этого не видно. Моя не страшно умирать теперь. Моя счастлив. Ты добрый Бог. Все идти, как велит проматерь Та-а, и моя не бояться смерть. Я служить Богам, которых прислала Та-а, и твоя не надо грустить. Мы думаем про смерть другое. Не то, что думаем вы.

— Хреновые из нас боги, — мрачно вздохнул Джонатан. — Боги, не достойные вас.

Джонатан стоял в шумной комнате управления, скрестив руки на груди, и глядел в большое окно, в котором виднелась комната трансформации. Ассистенты пристегнули аборигена к прочному стулу жесткими металлическими обручами, и щелкнули замками, наспех покинув помещение.

— Испытуемый готов, — Джонатан услышал голос в динамике.

Ученые в белых халатах щелкали тумблерами, и нажимали на кнопки, а мощные генераторы отзывались из-под пола усердным гулом. Гудели они так, что стены и стекло дрожали, воздух пропитался едким запахом бензина, и какой-то ученый с непривычки поморщил нос.

— Подаю мощность на трансформаторы, — отрапортовал ученый, медленно прокрутив регулятор тока, и стрелки на индикаторах мощности медленно поползли вверх. — Готово.

— Перевожу мощность на локализатор, — щелчок тумблера, гул магнитных катушек над комнатой трансформации. — Локализатор готов.

В потолке комнаты трансформации открылся люк. Из него, издавая тихий механический визг, показался мощный манипулятор со струнным локализатором. Свет отражался в длинной игле локализатора, и абориген с испугом наблюдал за острым кончиком, направленным ему в брюхо. Мышцы пресса невольно сократились, и абориген догадывался, что его собирались проткнуть.

Джонатан погрузился в раздумья, частично отрезав сознание от мира, и все будто бы погрузилось в густой туман. Перед Джонатаном проходили ассистенты, что-то говорили, но он словно не видел и не слышал.

Он сосредоточил мысли на ракушке в кармане. На словах аборигена. На его культуре и наследии. «Тупая рыба» — слова экспедитора не выходили у Джонатана из головы. Они показывали превосходство сильного над слабым, показывали, что сильные мира сего решали, кому жить, а кому умереть.

Можно ли сразу его убить?

Джонатан нахмурился. Ему совсем не нравилось происходящее, работу приходилось выполнять, скрипя зубами.

— Можно ли сразу его убить? Господин Суонсон, вы в порядке? — Ривз, в то время еще молодой и стройный, обратился к Джонатану меланхолично, с сухим интересом.

— В порядке, — соврал Джонатан. — Нет. В момент проведения струнной рокировки испытуемый должен быть жив. Если не установить связь между ним и роженицей, то струнная структура жертвы рассеется и исчезнет из такта Первой песни.

— Жертва? — переспросил Ривз, изогнув бровь.

— Что? — не понял Джонатан.

— Вы сказали жертва, — уточнил Ривз. — Неужели вы относитесь к этой примитивной обезьяне как к человеку? Это ведь не жертва, а донор. Разве вы жалеете свинью, убитую ради сытного завтрака?

— Свинья неразумна, — сдержанно ответил Джонатан. — Простите, но я скажу прямо — политики далеки от морали. И вы в том числе.