Райан Зильберт - Шторм света [litres]

Теперь она сама разрабатывает имплантаты, хотя грязные дела оставляет другим. Для этого у нее есть благоразумный хирург, которому она платит наличными. Своеобразное наследие, оставшееся ей от отца, часть того немногого, что Оливия сохранила. Он не оставляет шрамов и не задает вопросов. Кажется, Оливия ему даже нравится, вероятно, потому, что она не задает вопросов. Оливии он нравится больше, чем остальные люди, больше, чем большинство людей. Это непредвиденное последствие ее работы по самосовершенствованию: чем более совершенным становится тело Оливии, тем меньше терпения у нее остается к тем, кто не может за ней угнаться, не может эволюционировать. Однажды кто-нибудь взломает самого человека и найдет способ увеличить его жизнь на двадцать, пятьдесят, сто процентов. Но Оливия уже прошла этот рубеж; она мыслит на два шага вперед. Сейчас ее тело – это храм, но рано или поздно превратится в клетку, и ей нужно найти ключ от этой клетки, дабы сделать еще один шаг вперед: раздвинуть прутья и, подобно Алисе, которая прошла через зеркало, выйти в новый мир. Проникнуть за грань, отделяющую человечество от технологии. Оливия всегда думала, что станет первопроходцем на этом пути.

А посему ее терзают любопытство и ярость из-за того, что кто-то, похоже, ее опередил. Кто-то уничтожил плоды ее труда, разрушил Сеть, вторгся на чужую территорию, да еще проделал все это с такой непринужденной ловкостью, что приходится признать: она столкнулась с очень редким, очень опасным талантом.

– У вас одно новое сообщение, – говорит Человек-невидимка. – С пометкой «срочно».

– Покажи.

Одно из окон, выходящее на залив, темнеет, потом начинает светиться, и на нем появляется изображение почтового ящика, в котором находится одно непрочитанное сообщение. Открывая его, Оливия чувствует неприятную, сосущую пустоту в животе, а потом осознает, что у нее по спине бегут мурашки.

Цель идентифицирована. Начать уровень первый – наблюдение за объектом АКЕРСОН, КЭМЕРОН?

Оливия хмурится, но не от неожиданности, а потому, что подтвердились ее подозрения. Ну, разумеется, это он. Женщина всегда страшилась возможной встречи с сыном Акерсона, и вот теперь эта встреча не только неотвратима, но наступит очень скоро.

– История повторяется, – бормочет она.

– Прошу прощения, – произносит Человек-невидимка. – Я не понял.

Оливия вздыхает.

– Не важно, – говорит она. – Отправь ответ. – Женщина недолго молчит, потом улыбается. – Наблюдение, уровень второй. Я хочу знать, что замышляет этот мелкий гаденыш.

ПРИБЛИЖАЕТСЯ школьный выпускной, и Кэмерон ловит себя на мысли, что постоянно думает о Ниа, а еще поражается тому, насколько просто и легко ему общаться с девушкой в Сети и как трудно в реальной жизни. В киберпространстве их отношения цветут пышным цветом: Ниа сама непринужденность, ненавязчиво флиртует, постоянно подает новые идеи относительно того, кого следует выбрать своей следующей целью операции «Космическая справедливость» (очень скоро они планируют перейти ко второй фазе этого действа). Когда же дело доходит до настоящей Ниа…

Такое чувство, что эта девушка поставила себе цель оставаться неразрешимой загадкой, и, черт возьми, это ей блестяще удается. Она вообще ничего не рассказывает о своей жизни, так что Кэмерон начинает задаваться вопросом: может, она шпион или проходит по программе защиты свидетелей? Этим можно было бы объяснить параноидальное нежелание ее отца отпускать дочь из дома, а также отказ пустить ее в школу. Возможно, дорогой старый отец Ниа и сам крутой хакер, и они с дочерью скрываются в надежном месте, в котором, как ему кажется, его не будут искать. Возможно, это он научил Ниа всему, что она знает.

Вот только когда Кэмерон спрашивает ее об этом, Ниа отрицает подобный вариант. Она самоучка, а Интернет – это что-то вроде машины, отец только дал ей ключи. Водить Ниа научилась самостоятельно.

Мой отец не дал мне даже этого, – пишет Кэмерон в ответ. – У него была самая настоящая интернет-империя, но она потерпела крах и обрушилась к моменту моего рождения. Отец никогда этого не говорил, но он так и не оправился от потери.

Мой отец тоже не рассказывает о прошлом.

Кэмерон спрашивает:

О каком прошлом? Что случилось?

Следует долгая пауза, прежде чем Ниа наконец отвечает:

Я не помню. Наверное, я была совсем маленькой. Случилось что-то плохое, как мне кажется. Очень плохое. Нечто ужасное. Именно поэтому мы приехали сюда, поэтому отец хочет, чтобы я всегда была рядом.

А что насчет твоей матери?

У меня нет матери, – говорит Ниа.

Мрачные слова светятся на темном экране; эта фраза лишена интонации, но Кэмерон все равно чувствует печаль Ниа.

Мне жаль.

О маме отец тоже никогда не рассказывает.

Кэмерон ловит себя на том, что кивает. Хоть он и не знает всех подробностей, перед ним уже вырисовывается портрет жизни Ниа, и она не слишком отличается от его собственной. Потери, тайны, одиночество – звучит знакомо.

Слушай, когда я снова тебя увижу? – спрашивает Кэмерон, а уже в следующую секунду глаза у него округляются.

На экране появляется фотография, на ней запечатлена Ниа. Ее волосы распущены и ниспадают по плечам – по голым плечам – двумя неуправляемыми волнами. Она похожа на морскую нимфу с картин кого-то из прерафаэлитов, так что Кэмерон ничего не видит, и в то же время его взгляду открывается достаточно: соблазнительная полоска молочно-белой, идеально гладкой кожи, проглядывающая между двумя пышными рыжими каскадами, и округлость, прикрытая волнистыми прядями, предположительно грудь.

– О, боже мой, – говорит Кэмерон, чувствуя, как краснеют щеки. – Соберись, старина.

Смотри, сколько хочешь, – написано под фотографией.

Я предпочел бы увидеть все это лично, – отвечает Кэмерон, потом добавляет подмигивающий смайлик, чтобы его ответ не посчитали давлением, а Ниа поняла: это шутка, хотя на самом деле он вовсе не шутит.

Может быть, когда-нибудь.

Кэмерон чувствует: Ниа с ним играет. Он не против, ему нравится участвовать в этом.

Как в тот раз, в школе? Или в музее? Что ты там делала?

Я ведь уже говорила: искала тебя.

Целую секунду Кэмерон сомневается в этом, но последнее предложение звучит так головокружительно прекрасно, что он отбрасывает сомнения прочь.

Выходит, ты меня преследуешь.

Мне пришлось бы проделать это по крайней мере трижды – только тогда мои действия можно было бы расценить как преследование.