Ольга Ворон - Ангелы: Анабазис

— Стёп, старо, как мир — вселенский заговор с целью уничтожить человечество, — хмуро резюмировал Медведев. — Но всё, что ты назвал — разве их работа? Мы сами, те ещё дураки, сами себя травим и на ноль множим. Как верно говорят — миром правит не тайная ложа, а явная лажа. А тэра нас уничтожать — что у них дел без этого мало, что ли?

Посмотрел на Юрия. Тот не реагировал. То ли уснул, то ли решил, что молчание — хороший козырь для бесперспективного спора интересов и мнений.

— Не уничтожить, Михаил, а держать в узде! И цели у них более высокие, чем просто делать из нас скот! — отозвался Полынцев.

— Власть? — спросил Медведев, не сводя взгляда с застывшего лица Юрия.

— О нет! Что ты! Они совсем не претендуют на мировое господство! — Полынцев усмехнулся. — О чём думает нянька, пока растёт малыш? О том, что он вырастет, и она станет не нужна. И добрая нянечка, совсем не по злобе, поддерживает малыша под ручки и не позволяет ему научиться ходить через собственные синяки и шишки! Нужность — вот единственная их цель. Мавр совсем не хочет уходить!

Юра-сан открыл глаза и без выражения посмотрел в потолок шатра:

— Нужность — не самоцель. Это лишь первая ступень понимания любви. Как мать нужна младенцу. Как грешнику духовник. Как оратору толпа. Нужность — корень взаимности. Начало притяжения душ и их слияние. Нужность и независимость.

— Это не отменяет вашего желания оставаться нужными всегда! И торможение развития homo sapiens ради этого!

— Не отменяет желания — да. Но на регулирование идеологических потоков нас толкает не желание нужности, а наша ответственность. Если мы не будем решать конфликты мировоззрений, то человечество пожрёт себя. В вас слишком большой заряд саморазрушения вложен. Он естественен для всех сильных сущностей мира. Как предохранительный клапан, чтобы не спятили. Но вы ещё не доросли до умения его применять.

— А вы доросли, значит!?

— А мы были до вас за тысячелетия! И немало учились, чтобы быть проводниками! Это наше место и долг по праву! — Зубров повысил голос. Хриплый, больной, он зазвучал угрожающе. В палатке стали пробуждаться люди.

— Ах, старшие братья! — усмехнулся Степан и бросил, словно грязью облил: — Каины!

Зубров рывком поднялся. Михаил едва успел схватить его, останавливая порыв. Юрий скрипнул зубами, заглядывая за плечи друга и бросая Полынцеву:

— Что ты знаешь, слепыш! Что ты понимаешь! Нахватался-нажрался по верхам отходов, и вообразил, что познал истину! Да тебя самого слепого свои же старшие вокруг пальца обводят!

— Какого хрена!? — Катько приподнялся на локте, щурясь на свет лимонного «солнышка», — Кому по репе настучать?! Дайте поспать, блин!

— Так! — Медведев рубанул ладонью по воздуху, разделяя спорящих. — Брейк! Договорите в другой жизни!

Усмехнувшись, «Раверсник» без возражения лёг и повернулся на другой бок. А Юра-сан упал на спину и снова закрыл глаза. Только лихорадочный румянец выдавал внутреннее напряжение.

Михаил растёр затёкшую шею, отогнал от Зуброва распалившееся «солнышко», поправил на нём одеяло и, подхватив куртку, поднялся:

— Пойду на свежий воздух. Покурю.

— Погодь! Я с тобой — пригляжу! — Кирпич рывком сел, быстро оправляя одежду и подтягивая ремень.

— Что здесь со мной теперь случится, — тоскливо махнул рукой Михаил, — Лучше за Юркой присмотри! — и вышел.

Лагерь спал. Стервы, припорошенные снегом, словно большие собаки, лежали, свернувшись калачиками, да прижавшись друг к другу. Если бы не напоминающие лица морды, да не строение тела, так похожее на человеческое: с рудиментами женских грудей и плавными изгибами бёдер — совсем бы не цепляло сознание. Ну, твари и твари, ну, мифическая порода рукокрылых, какой-нибудь подвид гигантских оперённых летучих мышек. Но иногда проскальзывающая в движении, в случайном жесте, в неосознанном поведении человеческая чёрточка заставляла задуматься о родстве. Но не от этого пробирало холодком. В конце-то концов, войны на земле не редкость и убивать сородичей люди привычны. Все люди — братья. Каины да Авели… Но видеть в тварях человеческое было противно.

Закурил, игнорируя появившихся за спиной тёмные громады горгулий. Молчат, не перечат, не останавливают — и ладно. В конце концов, он не рассчитывал, что вот так просто ему дадут гулять по лагерю. Не та он птица. Да и прецедент уже был.

Под большой сосной, стоящей в стороне от товарок, горел огонь. Самый настоящий костёрок, небольшой, но, судя по окрасу пламени, жаркий. Возле него, под широкими хвойными лапами, как под козырьком, сидела женщина. Она куталась в белый мех и иногда лениво шевелила угли палкой или подбрасывала дрова. Свернувшийся дугой за её спиной, скимен казался крытым золотистой шкурой роскошным диванчиком. Или троном. Михаил понаблюдал и, затушив и спрятав в карман окурок, решительно двинулся к Королеве. Горгульи за спиной не возразили. Только лёгкими тенями скользнули следом.

— Приветствую, Ваше Высочество!

Стратим подняла глаза. Холодные, спокойные, глубокие. Отвернулась.

Медведев усмехнулся, присел на корточки возле огня, протянул к нему руки:

— Что же Вы, Ваше Высочество, одна и на холоде? Разве не положено королеве отдыхать в уюте и тепле? Разве не должна она быть окружена верными подданными и телохранителями?

Стерва задумчиво склонила голову на бок, разглядывая рыжие языки костра, и, наконец, односложно ответила, как всегда, не раскрыв рта:

— Боятся.

Михаил задумчиво почесал висок.

— Ну, будь они людьми, я бы очень хорошо их понял.

Стратим не отозвалась.

Медведев про себя ругнулся. Чего, спрашивается, было подходить и паясничать, если заранее знал, что результата не будет? Для того, чтобы получать ответы, есть ходячая энциклопедия — Маугли. А со стервами разговаривать — себе дороже. Он уже поднимался, когда она обернулась:

— Твой страж заполнился силой?

— Кризис миновал, — хмуро отозвался он, снова присев.

— Хорошо.

— Хорошо. Только до сих пор не понимаю, зачем мы совершили эту глупость?

— Глупость?

— Убили Горгонию, — пояснил Михаил. — Зачем? Чем мешала эта старая ящерица? Она — не воин! И не маг! Ты и без этой крови могла заставить Сирина и его войско слушаться.

— Могла, — задумчиво покачалась Королева.

Михаил почувствовал закипающую злость.

— Так зачем?! Я видел её — скулящую, плачущую, жалкую. Эта тварь совершенно не приспособлена нападать. Все её атаки — способ выжить. Травоядный диплодок умел убивать лучше! Она не была бы помехой! А ты потребовала её смерти. Зачем? Проверяла нас? Повязывала кровью? Убеждалась, что не отступим? Зачем?

Стратим ещё больше выпрямилась и поправила накидку на плечах. Вскинула лицо. Волосы зашевелились тугими толстыми волнами, сбросили налипший снег.