Ольга Ворон - Ангелы: Анабазис

— Можешь не отвечать, — махнул рукой Михаил, — дело твоё! — и снова поднялся уходить.

— Я отвечу, — голос Королевы проник в сознание и задержал движение.

Михаил вернулся.

— Ты прав, Горгония не воин. Она не остановила бы меня силой. Но ей не нужна сила.

— Гипноз?

— Нет, — Стратим зябко передёрнула плечами. — Любовь. Нежность. Доверие.

— Не понимаю. Вы что спите вместе?

Королева посмотрела внимательно, словно подозревая его в нечестности.

— Горгония — жрица для гнезда, — наконец медленно сказала она. — Но Горгония и первая воспитательница для Королевы.

— Воспитательница?

— Да, — Стратим опустила взгляд. — Она здесь, чтобы воспитывать нас в милосердии и чуткости. Чтобы Королевы сдерживали своих детей, и чтобы всех сдерживала вера.

— Мать моя женщина, — потрясённо процедил Михаил, — убили няньку! Детский сад…

— Это наш первый учитель, — чёрные глаза зло сверкнули углями, волосы туго взвились. — У нас нет матерей, как у вас, — когда рождается новый выводок королев, старую матку убивают. Это закон! Чтобы воспитать юных в понимании себя и мира, нужна кормилица. Она сдерживает нас от взаимного уничтожения, а гнездо спасает от вымирания.

— И мы убили единственную надежду твоего гнезда на выживание? Нет, я, конечно, далёк от ваших проблем, но просто для справки — разумные существа имеют инстинкты сохранения рода, не позволяющий им совершать преступления против своего народа.

— Разумные — имеют, — хищно улыбнувшись, отмела Стратим. — Не волнуйся, Отец! Горгония не одна. Сколько королев в гнезде, столько кормилиц. Они приходят из другого мира и уходят туда же, когда кончается жизнь воспитанниц.

— Так, — протянул Михаил задумчиво, — А Королев много?

— У меня три сестры. Одна правит, две служат в храмах.

— А ты почему не в храме?

— Я была в изгнании, — Стратим гордо распрямилась. — Видишь знак на мне? Я родилась первой и должна была принять правление. Но Горгонии решили, что я не способна на это! Что в моё правление гнездо потеряет больше, чем приобретёт! И меня клеймили, лишив сил. И выгнали в другой мир, как только подросла.

— А теперь ты вернулась… С обидой и местью.

— Не с местью — с правом перворождённой. Не с обидой — со знанием того, как надо править! Другие миры — это боль без родины, без родных, без любящих. Но это и боль понимания.

— Много ли даст это понимание, если к трону придётся идти по трупам своих же родных и любящих?

— Много. Но потом. Все изменения начинаются с крови. Женщина течёт, прежде чем зачинает и течёт, когда рожает.

— Нет добрых царей и нет бескровных революций, — покачал головой Михаил, — это и у нас так. Но начинать кровавую жатву с беспомощной старой няньки — это верх цинизма! Она не стала бы помехой.

— Эта Горгония — моя кормилица. Её прислали, зная, что я иду за тобой. Если бы твой страж не убил её — я бы не пошла войной на гнездо. Не решилась бы… — Стратим закрыла глаза, словно не хотела видеть, как он отнесётся к её глубокому признанию.

— Да… И вот из-за этого всего… — Михаил не закончил, зло сплюнув в снег.

— Сирин восстановит его быстро. Пожелай, — не поняла Королева.

— Нет. — Михаил покачал головой. — Сам Юрка не хотел, а я поперёк не пойду. И думаю, что теперь он пойдёт на поправку.

— Ты — отец, — с достоинством кивнула Стратим. — Как пожелаешь.

— А чего Сирин, почему не сама?

— Нет сил, — позвучало в голове.

— Не можешь или не умеешь?

— Не могу. Нет сил, — повторила Стратим и плотнее закуталась в мех.

Снег размеренно засыпал мир. На смоляных волосах стервы белым венчиком клубились снежинки. Изредка осыпались, запорашивая плечи. Может, оттого не являлись уже почти ставшие привычными клубки змей. Волосы лишь едва шевелились тугими волнами, но не более.

Михаил подошёл к сваленному кучей сушняку и, выудив ветку потолще, поломал об колено. Подкинул в затихающий в бессилье костёр. Пламя с треском приняло дерево и благодарно разгорелось, обдавая жаром кожу.

— Мне казалось, что самой сильной в гнезде должна быть Королева, — равнодушно произнёс Михаил, снова присаживаясь у живого огня.

— Королева — всех сильнее! — гордо кивнула Стратим. — Я ещё не Королева. Буду.

— А когда будешь…?

Королева посмотрела удивлённо, словно он спрашивал о чём-то известном даже ребёнку.

— Когда стану матерью. Ты сделаешь меня королевой.

Настолько ярко прозвучала в нём эта мысль, словно взрыв или лавина, завалив неожиданным пониманием. Михаил почувствовал, что теряет опору. Откашлялся, прочищая горло от внезапно схватившего спазма. Задумчиво покрутил в руке палку и досадливо сунул её в огонь.

— Слушай, девонька…

Стратим перевела на него спокойный внимательный взгляд. На влажных чёрных глазах отсветом плясало пламя. Михаил смутился и хмуро стиснул ладони, начав разглядывать заживающие порезы.

— Я всё-таки не стерв, понимаешь? Я — человек. Биологически другой вид. У нас с тобой может не получиться… Понимаешь?

— Получится, — ответила Стратим. — Ты — отец. Я — мать. Получится.

Михаил тяжело долго выдохнул, провёл руками по голове, словно снимая груз, и начал заново:

— Мы — разные. Совсем разные, — втолковывал он. — У совсем разных детей не бывает! Если скрестить суслика и бегемота, то детей не будет!

— Не будет, — кивнула Стратим, — Не волнуйся, у нас — будет!

— Ой, мама-мама, — прошептал он и попробовал вновь. — Понимаешь, ты, вот, как птица, да? А я — как медведь. Большой и косматый. Понимаешь? Птица и медведь могут дружить, могут даже любить друг друга, но детей не будет! Потому что у медведя — медвежата, а у птицы — птенцы. Понимаешь? И клетки, из которых детки получаются, у них разные. И органы для того, чтобы детей делать, очень разные.

— Понимаю. У медведя и птицы не получится, — губы Королевы неумело дрогнули в улыбке. — Им нужны клетки. Тебе и мне — не нужны. Хватит моих клеток. Твои я сделаю. Не волнуйся! Получится!

— Замечательно! — процедил сквозь стиснутые зубы Медведев. — А вот как быть с тем, что ты меня не привлекаешь? Что я предпочитаю всё ж таки настоящих женщин? Как быть с тем, что мужчине, чтобы делать детей, надо женщину любить? А?

Стратим задумчиво посмотрела на огонь. Под шапкой снега шевельнулись волнами волосы. Медленно-медленно задвигался клубок змей.

— Любишь свою женщину?

— А как же без любви-то, — осторожно ответил Михаил, — Люблю. Иначе бы и не была моей женщиной.

Рассеянный взгляд Стратим пробежал по зимнему лесу, по касательной зацепил мужчину и побежал дальше, словно мячик, оттолкнувшийся от препятствия.

— Любовь, — Стратим впервые за разговор потратилась на одно слово, сказав его вслух. Она выдохнула ломкий звук, и пар пушистым облачком поднялся вверх, словно отлетела душа. Стерва усмехнулась, смотря на таящий пар. — Любовь и рабство. Это разное.