Ольга Ворон - Ангелы: Анабазис

— Конечно, разное, — угрюмо кивнул Михаил. — Но «своя» значит не то, что я ею владею, а то, что мы — люди друг друга. Как она — моя женщина, так и я — её мужчина. Понимаешь? И каждый из нас любит другого.

— Любит? — переспросила Королева, и напряжённые губы дёрнулись, обнажая острые зубы. — Взгляни, Отец! Костёр — это огонь. Огонь — это тепло. Тепло — это жизнь.

Она поднесла к пламени ладонь, согревая тонкие пальцы.

— Кто бы сомневался, — хмуро буркнул Михаил, но на жест покосился, отрывая внимание от лица стервы.

— И огонь — это жар. Жар, который смерть.

Маленькая ладошка ринулась в пламя, словно птица на добычу. Одно короткое движение вперёд, один рывок и от боли напряжённые пальцы до судороги распрямились и задрожали. У Михаила вдох прервался на полтакта. Совершенно безотчётно захотелось броситься, надавить на плечо девушке, вытащить её руку из огня. Остановился, мысленно крикнув себе, что перед ним не женщина, а тварь другого мира. Стиснул кулаки. Вроде помогло, но тело осталось пружинисто-звенящим. А безучастное пламя весело лизало плоть. Ему было всё равно, что жрать.

Секунда, две… Стерва сидела, закаменев, и смотрела на горящую ладонь. Лицо бело, как окружающий снег, на лбу потный подтёк, а волосы бьются и вьются напряжёнными жгутами, словно выводок змеи под острым каблуком.

Туго натянутый нерв не выдержал испытания.

Зарычав, Михаил подскочил к стерве. Рванул за плечо.

Стратим вздрогнула всем телом, сипло вздохнув от боли и её ладонь вышла из огня. Красная, в лопающихся пузырях, она уже не походила на руку человека. Бесформенное обожжённое мясо. Михаил живо дёрнул липучку кармана, потянул индивидуальную аптечку, лихорадочно соображая, какое вкалывать обезболивающее и что делать дальше. Стационаров поблизости нет и не предвидеться, а лечить такое можно только в условиях постоянного контроля врачей.

Облизав дрожащие губы, Стратим, опустила изуродованную руку в снег.

— Куда?! — зашипел на неё Михаил, — Дай сюда!

Королева подняла на него глаза. Тёмные, уставшие, без желания и без страдания. Но огромные, почти детские глаза. И Михаил на секунду остановился — пакет противоожоговых салфеток в зубах, в руках охапка медикаментов.

— Огонь бывает жизнью. И это хорошо. Но только на расстоянии, — голос Стратим, раздавшийся внутри, показался безжизненным и безучастным. Королева отвела взгляд и снова облизала губы. — И любовь так. Она хороша, пока ты близок к ней, но не в ней. Когда ты дышишь ею, когда она вокруг, это значит, что ты уже внутри. Ты горишь. И это — смерть. Нельзя любить — это боль. Нужно быть любимым. Это тепло. Когда горишь, не можешь быть сильным — очень больно. Когда тебе тепло — можешь.

Закрыв глаза, она опустила голову. Бешеные змеи, свистя и шурша, дрожали чешуйчатыми волнами на её плечах. Михаил перехватил перевязочный пакет и сел рядом с Королевой. Покосился на вьющийся выводок пресмыкающихся в опасной близи, потом на золотистый бок мирно спящего скимена и хмуро приказал:

— Дай руку…

Острый взгляд коснулся его лица и снова убежал, будто испуганный солнечный зайчик. Огромные ресницы взлетели и опали. Королева медленно подала ладонь. Красную, в белых снежинках, быстро тающих на горячей изувеченной плоти.

— Дура, — хмуро констатировал Михаил, усаживаясь так, чтобы на колено легло запястье обожжённой руки. Кисть свешивалась свободно. Вяло и мёртво, словно брошенный на сцене тряпичный Петрушка. Раскрыл упаковку — стандартная салфетка двадцать на двадцать — едва хватит прикрыть внешнюю поверхность, а надо каждый палец замотать! Вытащил нож — покромсал тряпицу на ленты. Осторожно подхватил ладошку.

— Не надо, — мягко отозвалась она, — сама.

— Надо! — рубанул Михаил и распластал на ране белую ленту салфетки.

Стратим промолчала.

Он мгновение сомневался, а потом решительно прикрыл пальцы пропитанной лекарством марлей, выдавил тюбик рекомендуемого средства на обожжённую кисть и наложил бинт. — Вот! Держи в тепле. Больше пей. И меняй повязку.

Сказал и тут же понял, что произнёс лишнее. Он совершенно не представлял себе анатомии чужеродного существа. Поднял лицо — столкнулся с внимательным изучающим взглядом. Взгляд сковал, повязав мысли и желания. И потребовалось усилие, чтобы встряхнуть плечами, сбрасывая напряжённость тела. Встал, отошёл, хмуро собирая выпавшие пакеты и тюбики обратно в пакет. Внезапное озарение пронзило до сердца — всё, что произошло, было только проверкой его способностей, лишь способом привлечь его, не красотой и не желанием, но желанием защитить и помочь слабому. Внутри разгоралось холодное бешенство, и только усилием воли удавалось сдерживать себя, вспоминая: «У тебя будет тогда союзник сильнее меня, и Балу, и тех волков Стаи, которые любят тебя. Достань Красный Цветок!». Королева стала его Красным Цветком, его шансом против судьбы. И повторял, словно мантру: «Договор, договор, договор! Договор, мать твою!».

— Хороший Отец. — Пробилась в поток его мыслей задумчивая речь Королевы. — Сильный. Умный. Свободный.

— Только на голову стукнутый, — хмуро отозвался Михаил.

Как ни странно, ему самому от этого полегчало.

Стратим улыбнулась.

— Буди людей ото сна, Отец, — сказала она, непревзойдённо прямо поднимаясь, — пора!

«Договор! Договор, мать твою!» Вдох-выдох.

— Есть! — отозвался Михаил.

Вставая, подумал, что самому так и не удалось поспать. Дальше будет дорога, не обещающая быть лёгкой и короткой. Дорога и бои.

Вскинул взгляд. Ни сосны, ни костра, ни скимена, ни Королевы… Только заснеженная лесная полянка да угрюмые внимательные глаза горгулий за границей открытого пространства. Сон? Гипноз? Магия? Он обернулся рывком и увидел стоящего метрах в пяти за его спиной Маугли. Дальше легко угадывались в полутьме рассвета очертания походного шатра.

— Кто прислал? — хмуро спросил Михаил.

— Никто, — хмуро ответил Всеволод и отступил.

— Значит, сам сподобился, — зло усмехнулся Михаил.

Возникло желание наступить, прошипеть в упрямое мальчишеское лицо всё, что думает о «ведомстве», о поднадоевших играх тэра, но вместо этого махнул рукой:

— Иди, народ поднимай. Выходим.

Гнездо оказалось громадным.

Сплошной каменный блин, относительно ровный и круглый. Только в высоту метров пять, а где-то и больше, да с диаметром небольшого города. С нескольких сторон — хорошо охраняемые входы. Далеко впереди, над серединой постройки, пирамида — дворец. Поверхность всего строения зашлифованная, крытая разноцветной плиткой, создающей мозаику, рисунок которой можно было б разглядеть только с высоты птичьего полёта. Но Медведев лежал значительно ниже, на вершине каменного столба, определённого тэра, как часть укрепления границы гнезда. Этот блокпост, собранный из каменных дисков, величиной со слона, тоже поражал воображение. А уж для того, чтобы взобраться на него, потребовалось немало усилий и хорошая сноровка. Магуры легко вскарабкались, двигаясь рывками, словно белки-летяги, а вот людям даже в связке пришлось туго. Михаил шёл довольно легко, Яромир тоже взбирался сноровисто, а Степана страховали на пару. Утомились все. Благо к моменту подъёма, на площадке никого из стерв дозора в живых не оставалось. Только «свои» гарпии-охранники, прильнув к камням, оглядывались.