Людвиг Вильдт - Неизвестная сигнатура

Павел, проходя всё это, поначалу не спал ночами, он представить себе не мог, как же так могло случиться? Как произошло, что он, русский офицер, стал служить Ганзе? Он понимал разумом всё — каждый PR ход противника и всю убогость цирка, изображавшего «независимые русские правительства». Каждый репортаж, а он сначала слушал и смотрел всё, что хоть как-то касалось судьбы его Родины, плевал в него грязью тысячи обвинений, которые озвучивали люди его мира, на его языке или смешных языках — новоделах, созданных для обоснования независимости новых административных единиц, на развалинах Конфедерации. В некоторых осколках бывшей КРПС Альянс почти сразу начал процессы, старых как мир, попыток формирования новых наций. Новая порция мерзости, дискриминирующая людей по культурному принципу, полилась на Павла из глубин интерсети. В каждой капле этой мерзости, летящей с экранов, майор русского флота Павел Рязанцев винил лично себя.

Чем бы всё кончилось, если бы не «Четвертый адмирал», как сейчас называли в Ганзейском Союзе Фёдора Алексеевича Головина, бывшего тогда ещё просто капитаном флота одного из марионеточных правительств, на том пространстве, что называлось раньше Русской Конфедерацией, Рязанцев не знал. Несколько раз ему было так тяжело и тоскливо, что в голову приходили позорные мысли о суициде.

Он сразу понял и почувствовал, что творится в душе этого остзейского офицера, Франца фон Касселя, которого Головин подобрал, как когда-то Павла. Рязанцев тоже, пока не прошло время, пока он не понял больше, ненавидел каждого ганзейца. Ему казалось, что вокруг враги, он боялся оставить кого-то за спиной, вскакивал по ночам в поисках оружия, оставленного рядом с кроватью. Потом, немного придя в себя, он решил, что у него своя борьба, и свои счёты с Альянсом, а Ганзейский Союз — только прикрытие для него. Единственный человек, оставшийся на революционных пространствах, которому он верил, был Игорь Одинцов, с которым они вместе учились, получая гражданскую специальность, обязательную, для каждого русского военного.

Когда Павел впервые услышал про орбитальные бомбардировки Екатеринодара — его родной планеты — он снова чуть с ума не сошёл, виня во всём полковника Одинцова и его дикие мечты о возрождении русского пространства с новым уровнем суверенитета в единых границах. Потом он успокоил себя и понял, что жалкая кучка русских ирридентистов — ничто по сравнению с недостроенным, уникальным экземпляром русского ударного корабля «Орёл». Это суперкорабль и его технологии обошлись Екатеринодару так дорого.

Когда он представил себе, что бы случилось с жителями планеты, не организуй Одинцов Сопротивление, ему стало не по себе. И он простил своего друга и однокурсника Игоря.

Майор Павел Рязанцев давно не был таким злым. И сейчас, когда «мардер», с первым взводом «гиен», подходил к ферме натуральной и синтетической пищи Екатаринодара, где готовились к бою остатки одной из «самых-самых» десантных бригад Альянса, «Ratoj de la dezerto», он сказал себе, что как раз сейчас хороший шанс для мести. Это блюдо было уже давно холодным. Последние несколько месяцев Павел ждал удобного момента для хорошей драки с террисами, убивавшими людей его планеты. Он смирился с тем, что возможно, никто и никогда уже не скажет: «Я поехал домой, на Кубань». Но тех, кто в этом виновен, он сам себе обещал достать. Те, кто знал Павла ещё по службе в русском флоте, знали, что этого доброго и отзывчивого человека лучше не злить. И очень давно майор Павел Рязанцев не был так спокоен и зол, как сейчас.

Времени, как понимал Рязанцев, было очень мало. Его цель была — проникнуть в расположение «Крыс» и в худшем случае сорвать их атаку на Екатеринодар, а в лучшем — забрать себе тот самый ящик коньяка, на который поспорили на «Орле» и ганзейцы и остзейцы и русские. Самой «вкусной» целью, как говорили в Ганзе, был даже не капитан-навигатор Мариано Франциско. Для Павла такой целью был генератор фермы, от которого работало заграждение типа «Купол», уже развёрнутое «Крысами», над своей импровизированной базой. От этого же генератора, скорее всего, подзаряжались сейчас, до зелёных индикаторов, в ускоренном режиме, те «мачете» Альянса, которые террисам удалось эвакуировать с «Девы Марины». Рязанцев прекрасно понимал, что их сейчас развернут до штурмовой версии, нагрузят под завязку чем можно, после чего бросят на кубанских ополченцев Зиньковского и Одинцова.

Времени не хватало катастрофически. Счёт шёл, возможно, на минуты. Как только «мардер» подошёл к небольшому особняку, стоявшему неподалёку от кристального корпуса фермы, и ещё не коснулся земли траками, своих спрятанных, в режиме полёта, гусениц, из него начали прыгать «гиены», получившие короткий приказ Рязанцева: «Обыскать дом». Слово «быстро» произносить майору было излишне. Быстрее «гиен» Рязанцева, как он сам о них говорил, может быть только Франц фон Кассель, этот его новый друг-остзеец, всё ещё не доверявший ему, и смотревший на всех, такими же, как у него самого когда-то, тоскливыми волчьими глазами.

Обыск фермы не дал ничего, что искал майор Рязанцев. Вместо этого Рязанцев получил проблему в виде худого белобрысого мальчишки, которого Гюнтер Лютьенс нашёл в доме, принёс и поставил перед Павлом. На мальчике была странная рубаха с нелепыми длинными рукавами. Мальчишка совершенно не входил в планы операции.

— Ты кто, — спросил Рязанцев?

— Сашка, — пожав плечами, ответил мальчик лет тринадцати — четырнадцати, глядя на штурмовиков в чёрно-белых доспехах, окруживших, и разглядывавших его с интересом. Он посмотрел с недоумением, широко раскрытыми синими глазами и спросил:

— А вы имперцы, да?

— Русские мы, — ответил ему Рязанцев, и потянулся рукой, чтобы погладить мальчишку по белокурой голове, но мальчик отшатнулся, глядя с недоверием. — Меня, например, зовут дядя Павел, — сказал Рязанцев, с досадой раздумывая, как побыстрее завоевать доверие этого мальчика. Оставлять здесь его было нельзя, брать с собой — тем более.

— Кто-то из родителей дома есть? — снова спросил Рязанцев.

— Нет, — покачал Сашка своей головой и помрачнел, — как нас бомбили в последний раз, так они, наверное, в городе остались.

Рязанцев присел, чтобы не стоять горой над мальчишкой.

— Давно уехали родители? — очень осторожно продолжил Павел.

— Неделю назад, — сказал мальчик и опустил глаза.

Рязанцеву стало ясно — этот парень понимал, что родители «остались» в городе навсегда. Просто признаться в этом самому себе он не мог. Он сидел в своём доме и ждал родителей, как верный пёс ждёт погибших хозяев.

— А почему у вас доспехи черно-белые? — спросил недоверчиво Сашка.