Людвиг Вильдт - Неизвестная сигнатура

— Хотелось бы побывать там, — сказала Элиза.

— До войны «Чёртова отмель» работала, а сейчас закрыта, конечно. — Зиньковский еще раз скорректировал курс, небо быстро меняло цвет, темнея. — Туристы были там разные. Имперцы, русские, Альянс. Наши, кубанцы, тоже ездили туда, хоть и дороговато было. Место спокойное, море, как я сказал, прозрачное, подводная фауна опасная, но интересная, сосны по 30 метров реликтовые. Таких нигде нет.

— Ну, Вы преувеличиваете, Виктор, — сказала Элиза.

— Может быть, — у Зиньковского была какая-то очень добрая и располагающая к себе улыбка. — Кубанец я просто, понимаете, и у нас любовь к своей планете иногда приобретает забавные формы.

— Я слышал, — сказал я, — что звезду Кубань в народе называют — «Золотое дно», — снова отвлёкся я от темы, — почему?

— Это от восторга первых поселенцев, получавших на экзофлоре и фауне сверхприбыли, — улыбнулся Зиньковский. — Да и всегда жизнь наша была комфортна. Я помню, ещё моя мама, глядя на растущие счета в банке говорила: «Кубань — золотое дно».

— Почему дно? — рассмеялась Элиза.

— Не знаю, — улыбнулся ей в ответ Зиньковский, — так говорят, выражая специфическое, свойственное только кубанцем, чувство горячей любви к месту, где мы живём.

— И что же случилось в такой красоте? — спросила она, направляя рассказ снова в правильное русло, и усаживаясь поудобнее. Если честно, мои ноги к этому моменту затекли, но виду я не подавал.

— Как только попёрли туристы из Альянса, «Чёртова отмель» стала их излюбленным местом, — рассказывал Зиньковский. — Чтобы избежать конфликтов между этими «туристами» и местными sapiens, власти Екатеринодара провели целую медиа — компанию, на тему: «В „Чертову отмель“ нормальный человек не пойдёт». Но молодёжь продолжала ездить и для охоты на мурену, и, чтобы поглазеть на другой вид человека — это было как в зоопарк сходить. А кроме того, места там, ну фантастически красивые!

В один прекрасный день, Алик с однокурсниками сидели в баре отеля. Выпускной курс, красивый парень, трехдневная увольнительная за хорошую учёбу, коньяк, вино, туристки. А напротив, сидели туристы из Альянса. Часть из них была в обычном для них состоянии невменяемости, но среди них находились и несколько «сераписов» — метаморфов, приезжавших понырять и поохотиться.

Дело шло к войне, они вообще перед войной начали вести себя нагло. Кто-то из невменяемых отпустил пару шуток на тему несовершенства сапиенс. Это было явное хамство, и Алик попросил их быть посдержаннее. Так он сам говорил. Но я-то знаю, что парень он был горячий.

— Не совсем хорошее качество для офицера, — заметил я.

— Ну да, — согласился Зиньковский, — но он же тогда был ещё совсем зелёный курсант. В дело вмешался один из сераписов, находившихся рядом. Алик послал его.

— И началась банальная драка, — догадался я.

— И понеслась, — кивнул головой Зиньковский. — Конечно, наши легко раскидали представителей низших каст — их и бить то было жалко, — медузы мягкотелые. — Видно было, что Зиньковский сам «завёлся», рассказывая о драке.

— А служба безопасности? — спросил я.

— Какая служба? — сказал Виктор. — У нас она вообще-то была, но формальная. На Кубани бытовые конфликты случались редко. Жили мы хорошо. Любому чужаку драться с кубанцем — себе дороже. Почти все бывшие или будущие военные. У нас же почти вся молодёжь уходила на военную службу во флот. Те, кто возвращался — уже вёл себя сдержанно. Настрелялся, наполучал по голове так, что дурачится по пустякам не очень-то и хотелось. Но тут нашла коса на камень. Сераписы провели трансформации во время драки, полилась первая кровь.

Я вспомнил глупое лицо альбатроса, разглядывавшего меня и терриса-охотника, перед дуэлью в Кёнигсберге.

— Как же ребята выкрутились, — спросил я. — Шансов-то не было никаких. Сераписы в боевой трансформации и курсанты, одетые, в лучшем случае, в аквакостюмы.

— А они и не выкрутились, — ответил мне Зиньковский. Через пару минут, после начала драки, Касаткин остался один. Его однокурсники лежали на полу, залитые кровью. Алик, поняв, что дело приобретает нехороший оборот, взял свой гарпун с разрядником, лежавший под столом, ненадолго вырубил одного из нападавших и, пользуясь замешательством оставшихся двоих Сераписов, выпрыгнул в окно, благо этаж был первый.

И…? — спросил я.

Он ушел куда-то и вернулся минут через двадцать, со ШВАКом, — вздохнул Виктор.

— Это то, о чём я подумала? — спросила Элиза.

— Штурмовая винтовка автоматическая, Константинова, — пояснил я. — Оружие русских десантников, аналог нашего «Gewehr HK— 400».

— Наша даже получше будет, — сказал Зиньковский и, не давая мне вступиться за честь старого, доброго «Хеклер — Кох», продолжил, — Он вернулся и положил всех террисов, кто был в баре.

— Что значит «положил»? — ошарашенно спросила Элиза.

— Расстрелял, — расстроенно сказал Виктор.

— Жестоко, — заметил я. — Я, даже, что-то читал в медиа Альянса. «Жестокая смерть на курорте в пространствах сапиенс от рук русских нелюдей» — или что-то в этом роде.

— Да, — сказал Виктор, — конечно, Альянс воспользовался этим, что бы нагнетать, перед началом боевых действий. После, Касаткин сам вызвал представителей безопасности и сдался властям. Я тоже, узнав о случившемся, мгновенно оказался на месте, это же были мои курсанты и своими глазами видел «поле боя». Касаткин заявил о том, что это была самооборона, хотя всем было ясно, что он превысил.

— Разумно, с его стороны, — сказала Элиза. — Но это же не конец истории?

— Вы правы, Элизабет, — ответил ей Зиньковский. — Самым скверным в истории было то, что террисы в баре были уже другие.

— Другие? — удивлённо переспросила Элиза.

Я не выдержал и рассмеялся.

— Да, — сказал Виктор. — Первая компания убралась, опасаясь задержания и преследования по закону Конфедерации Русских Планетных Систем.

— Простите, Виктор, история-то в общем скверная, — сказал я, пытаясь взять себя в руки. — Но для многих из нас все террисы на одно лицо.

— Согласен, — Виктор ещё раз сменил курс, планеты осталась под нами, далеко по нашему курсу был виден огромный силуэт «Орла», — история скверная. Но Алик Касаткин стал почти героем наших медиа. Общественное мнение было на его стороне. Его отдали под суд, но суд присяжных его оправдал, он же курсант был, присягу ещё не принимал, военному суду не подлежал. История была громкая. Всех террисов эвакуировали с планеты, президент Андреев лично осудил поступок Касаткина, но выдать его Альянсу отказался. Из училища его, конечно, выперли, но кто-то из наших дал парню денег — он же сиротой был — и Алик стал свободным капитаном. Если попросту — пиратом. Он и пропадал где-то у пиратов, привозил много и дёшево редкоземельные металлы. Поговаривали, что его деньги крутятся и в совсем нехороших делах. Благодаря лихости и отваге, он быстро заработал авторитет у пиратов. Это во многом, благодаря его связям, в первой фазе обороны Екатеринодара, удалось эвакуировать, частично, женщин и детей. У Одинцова вообще с пиратами был всегда разговор короткий — в сетку «Фау» — и в космос. А после встречи с Касаткиным они с ним, даже, вроде как друзья стали.