Людвиг Вильдт - Неизвестная сигнатура

— Не попались, — сказал спокойно и рассудительно Афанасьев, — и пришли на помощь потому, что война с бескрайними. Потому, что Алик сказал. А ещё потому, что ты, Стрелец, вожак авторитетный.

— Я тебе не вожак, — сказал Одинцов, вытирая слёзы смеха. — Я русский офицер. Вообще, обращайтесь ко мне по званию и ты, Афоня, — сказал он рыжему и ты, — он посмотрел на Ису, — профессор Сидоров. Тут Игорь не выдержал и снова засмеялся, даже заржал.

— О деле говорить будем, полковник? — холодно спросил Афоня, спокойно принимая условия игры Одинцова.

— Я с ним не буду говорить, глядя на нас с Зиньковским, сказал Иса. От избытка эмоций он начал жестикулировать, что выдавало в нём выходца из русских особых планетных систем, хранящих свои традиции, это о них тоже рассказывал мне отец в детстве сказки. Они как кубанцы, только с другой «всячинкой», понял я. Одинцова, видимо, раздражали мелкие культурные различия, но я всё ещё не понимал, почему.

— Я ни с кем не буду говорить, продолжал Иса, размахивая руками. — Ни с тобой, ни с тобой, ни с тобой, — показывал он рукой по очереди на нас. — Хочу говорить с тем, про кого Алик Касаткин говорил.

Вечер переставал быть скучным. Как я понял, речь шла обо мне.

— Алик Касаткин погиб, — медленно и негромко сказал я, садясь напротив гостей и положив перед собой спаду. — Пару часов назад. Под термобомбой, на площади Лермонтова.

Афоня внимательно посмотрел на меня, на спаду, на Одинцова, потом снова на меня.

— А ты кто такой, ганзеец? — спросил он. — И где я тебя видел?

— Простите, я не представил, — быстро перебил меня Одинцов:

— Капитан Ганзейского Союза, Франц ле Форт. — Он просто перевёл фон Кассель на французский, и казалось, был очень доволен своей очередной шуткой.

Мне оставалось только кивнуть головой.

— И что ганзейцы делают у тебя, полковник? — снова принял правила игры Афоня. — Это их рейдер ты накрыл тентом на палубе?

— Дружественный визит, — сказал, уводя разговор в сторону от «Серебряной Тени» и, явно развлекаясь, Одинцов. — Враги моих врагов — мои друзья, вы слышали, наверное?

Оба гостя на какое-то время «зависли», вероятно продумывая сложность высказанной мысли про врагов и друзей. Первым «очнулся» Иса, оттого, что решил начать всё с чистого листа.

— Откуда про Алика знаешь? — спросил меня Иса Сидоров. — Он мне как брат был.

Похоже, что Афанасьев и он знали о гибели Касаткина, но до сих пор были неприятно поражены известием о его гибели.

— Мы дрались вместе, — глядя обоим в глаза, сказал я. — Я прикрывал Касаткина. Погиб он, как солдат. Спасти я его не мог. Атака пары штурмовых «мачете».

Афанасьев покачал головой и подвигал мышцами на бритом затылке.

— Всё так, как Алик и успел передать перед смертью. Только имя не сходится.

— А он, как и вы оба, в розыске, — сдерживая смех, предложил свою версию появления моего нового имени Одинцов. Поэтому, имя Алик дал вам, по каналу закрытой связи, подставное.

Я посмотрел, с некоторым возмущением, на Игоря, ставившего меня на один уровень с этими двумя «Glücksritter», рыцарями удачи, хоть слово рыцарь, насколько я мог судить, не очень подходило ни к одному, ни к другому. Повисла неловкая пауза. Гости не торопились говорить о том, что сказал им про меня Касаткин перед своей гибелью, а я совершенно не был уверен, нужно ли мне всё то, что Зиньковский называл «наследством Касаткина».

Как я и думал, гости решили пока сменить тему. Получилось это, на мой взгляд, не совсем удачно.

— Хороший человек Алик был, — сказал Иса. — Когда мой отец покупал для нашего ополчения у Алика оружие…

— Профессор, — не удержался снова Одинцов от смеха.

— Ну не профессор, — сказал Иса грустно, — и на планете Москва я никогда не был. И конечно, — он развёл руками, — не Сидоров я. Просто говорят, что ты кавказцев не любишь, а воюешь хорошо. Но я пришёл с кораблём и братьями, говорю тебе — хочу вместе с тобой воевать против террисов. Тебе мало?

— Стоп, стоп, — быстро сказал Афанасьев. — О войне вместе речи не было.

— Да знаю я кто ты, Иса, — не слушая Афоню, продолжал Одинцов. — И кто твой отец и деньги его откуда. И про Афанасьева тоже. Работа у меня была такая — всё знать.

— Если ты всё знаешь, — спросил Иса, — зачем это цирк? Вот я. Там стоит моя «Красавица». Братьев я взял с собой. Бригаду я оставил с эскадрой. Мы захватили у Альянса и ведём сюда транспорты для твоих людей. Илья ведёт своих. Мы пришли к тебе без оружия и охраны, предлагаем помощь. А ты говоришь со мной, как будто я шакал паршивый?

— О войне вместе речи не было, — снова холодно сказал Илья. — Речь была о том, чтобы забрать с Кубани людей и оружие и, — он посмотрел на меня тяжёлым взглядом, — о судьбе наших с Аликом, общих денег.

— Ладно, разбойнички — сказал Одинцов. — Настроение у меня такое. Сегодня. Поговорим о деле.

— Поговорим сначала о людях, — сказал я, не желая начинать с наверняка конфликтной темы.

— Правильно говоришь, — сказал Илья Афанасьев, разглядывая меня, и, видимо, понимая, что разговор о Касаткине откладывать до бесконечности не получится.

Однако, переговоры не клеились. Одинцову, как мне и говорили ранее, были откровенно неприятны эти люди. Он вообще, несмотря на своё огромное обаяние с друзьями, как я заметил, был плохим переговорщиком. От принципов своих он, по слухам, не отступал никогда, а его идея, как я понимал, в сложившихся условиях была делом почти безнадёжным. Впрочем, речь пока шла просто об эвакуации оставшихся людей из Екатеринодара, но с оружием, техникой, и возможным имуществом. Задача была непростой, учитывая, что женщины и дети были эвакуированы в «серые» зоны и пиратские системы заранее. Похоже было, что воссоединение семей, на чём настаивал Одинцов, было задачей почти невыполнимой. Проблема, на что будут жить ранее эвакуированные семьи, и что с ними делать, добавляла особой остроты. Кубань и Екатеринодар в частности, представлял Зиньковский. Он был более склонен к компромиссу. Одинцов, на мой взгляд, больше мешал. Зачем я был здесь нужен — сначала было вообще было непонятно. Но после того, как бригадные окончательно для себя уяснили, что я вроде как бывший побратим и наследник Алика Касаткина, и поэтому без пяти минут их возможный компаньон, раз прикрывал его в последнем бою — в особо спорных ситуациях они апеллировали ко мне. Понемногу, договорная инициатива перешла, таким образом, тоже ко мне.

— Задача и очерёдность теперь максимально понятны, — подытожил я, через приблизительно час беседы. Около десяти тысяч человек малыми партиями. Распределять по кораблям в соответствии с данными о нахождении их родственников. На всё про всё три дня.

— Отдельно распределить по кораблям тех, кто решил остаться драться в армии КРПС — тьфу ты — Русской Армии, — настаивал Одинцов. Вот теперь — на всё, про всё — три дня.