Олег Верещагин - Там, где мы служили...

5-й взвод почти в полном составе лежал за той самой стеной. Все всматривались во тьму и молчали, миномётчики деловито возились со своим оружием, выверяя прицелы. Витька плюхнулся на живот среди своих, ему без слов дали место.

Теперь он понял, что именно ограждала стена. За нею располагалась огромная ямища, в которой, собственно, содержались пленные. Саму яму кольцом охватывали постройки, в которых сейчас располагалась охрана, с полтысячи бандосов. Судя по всему, вся эта орда не им ела никаких приказов и не знала, как поступать дальше с охраняемыми и вообще. В прицелы ночного видения хорошо различались строения, совсем не подготовленные к обороне (от кого тут обороняться-то?!) и снующие между ними махди. Пятьсот этих существ для роты штурмовиков были ничем, на пяток минут не боя — избиения.

Елена стукнула Витьку по плечу и показала на амбразуру небольшого ДОТа. Витька кивнул, повёл стволом, быстро потёр зачесавшийся нос…

Мимо чёрных домов с рёвом и грохотом пронёсся мотоцикл. С него соскочили двое, послышались резкие, возбуждённые голоса… Навстречу выбежали несколько явно командиров под охраной автоматчиков…

— Так, ну пора… — тихо, напряжённым голосом сказал где-то неподалёку Скобенюк. — Кажется, разобрались, сволочи…

Ослепительно-белый свет залил всё вокруг. Задвигались, побежали резкие тени, и стало видно, как днём. Осветительные мины медлено опускались на парашютах, высвечивая каждую щель.

На месте мотоцикла и группы бандитских командиров поднялись три фонтана фугасных разрывов. Миномёты били с резкими, отрывистыми хлопками, и мины летели, рвались, размётывая землю…

Витька послал короткую очередь в амбразуру, и следом Жозеф выпустил гранату — ДОТ изнутри осветился багровым пламенем разрыва. Защитники лагеря выбегали наружу — стрелять из зданий было почти невозможно — и падали под огнём штурмовиков, перебежками подбиравшихся всё ближе и ближе.

Витька держался вместе с Олегом и Жозефом, прикрывая гранатомётный расчёт. Жозеф методично выпускал гранату за гранатой в дверные проёмы, Олег держал наготове новые, ловко загонял их в сопло, хлопал валлона по плечу: «Давай!»

— Что это?! — крикнул бежавший по другой стороне улицы Эрих. Следовавший за ним Майкл повернул голову, и Витька, увидев его бледное лицо, тоже посмотрел вперёд.

Впереди висели люди. Нет, не стояли, а именно висели — густо, рядами. Плечо к плечу. Висели на балках, торчащих из стен. На этих балках когда-то, видимо, лежали навесы, которые потом разобрали…

Слева за домами кто-то закричал. Страшным звериным криком, и Витька чутьём понял — там — тоже вот так. Штурмовики остановились во всём разгоне атаки. И только теперь ощутили запах гниения…

Повешенных было много, не меньше тридцати на каждой стороне. Одинаково голые трупы со скрученными за спиной руками, но некоторые совсем высохли, другие выглядели только что казнёнными, тртьи разлагались, и черви, ползая по шелушащейся коже, падали наземь и извивались на пластиковых плитах, которыми была выстлана дорога, среди нечистот и засохшей крови… Трупы слегка раскачивались в ряд, и почти невозможно было понять, кто из них кто, кому сколько лет, кто какого пола…

Взвод застыл, оцепенел. Штурмовики могли, не морщась, ползти по трупам, зашивать на себе раны, рубить живое лопаткой или тесаком. Но пройти по этой узости, между безмолвных качающихся рядов, слепо глядящих на них слева и справа, казалось выше человеческих сил…

Снова послышался крик. Но теперь — спереди. Кричал ребёнок, без слов, истошно, страшно кричал, и этот крик никак не мог оборваться…

— Там наших, наших убивают! — хрипло проревел белокурый швед из отделения огневой поддержки, и его ангельское лицо — характерное для юных северян — стало ужасным. — Вперёд!

Он был рядовой — но его послушались. Нельзя было не послушаться, потому что крик захлебнулся — и тут же возобновился. Штурмовики молча ринулись через улицу, и слышалось только сиплое дыхание, топот ног и лязн оружия.

Проулок между службами выходил на широкую лестницу — в сущности, сразу начинался спуск в ту яму. По периметру вала торчали колья, и на них были посажены люди, но это уже не могло остановить или ошеломить, только Скобенюк чужим голосом пролаял:

— Никого не брать!

Другие взводы высыпали наружу тоже, разбежались по окружности. Прожектора погасли, в свете пожаров и горящих мин (они ещё горят?! Сколько же времени прошло с начала атаки?!) на дне ямы шевелилась, бурлила, кричала какая-то масса, витднлись руки, головы, слышались странные, нечеловеческие звуки, о происхождении которых страшно было гадать. Кое-где на склонах виднелись залёгшие охранники, и Витька неожиданно для себя холодно подумал: «Всех кончать.» И, когда штурмовики уж готовы были броситься вниз, оттуда послышался истошный, злобный визг — на ломаном английском:

— Не подходить! Не подходить! Стой! Убьём! Зарежем! Всех!

Выстрела снайперки никто не слышал, но кричавший захлебнулся… однако внизу тут же началась стрельба, разноголосо закричали, завыли, оттуда просто-таки рвануло волной безумия/, и над ямой лязгнула команда Фишера:

— НЕ СТРЕЛЯТЬ!

Никто как-то не предполагал, что вдвое превосходящая атакующих числом охрана станет прятаться за спины пленных. Вообще-то это само собой напрашивалось, но для такого решения надо было бы встать на точку зрения махди, на точку зрения бандита, на точку зрения того, кто ставил эти виселицы и колья.

А на такую точку зрения встать не мог ни один из штурмовиков.

Ямину затопила тишина. Сотня метров вниз. Под огнём врага. Не стреляя.

Что останется от роты?

— Бросайте оружие! — прокричал кто-то из штурмовиков. — Бросайте, гады, всё равно не уйдёт никто, бросайте!

Внизу завижзали, завыли, стреляя наугад, веером. Витька увидел, как двое штурмовиков наискось покатились по склону; один застрял в выбоине, неловко вывернув руку, второй съехал почти до самого дна и куда-то провалился — осталась торчать нога. В ответ открыли огонь снайперы, русский увидел совсем рядом помертвелое лицо Кайсы, досылающей патрон… Внизу опять заревели, завизжали:

— Не стрелять! Мы вашим кишки режем! Смотрите, не стрелять!

Внизу что-то происходило. Что-то страшное. Рядом ругался в голос Жозеф, пудово матерился Олег. Кто-то неподалёку всхлипывал от злости. Джек, лёжа за одним из кольев, кусал перчаточный кулак. Внизу снова включился прожектор, осветил какую-то кучу, тёмную, местами ещё шевелящуюся — не хотелось даже догадываться, что это такое… Оттуда закричали по-русски:

— Пар-ни, парни, что же вы?! Бейте их, бейте их на х…й, нас не жалей… — крик захлебнулся страшным, булькающим кашлем, но другой голос, совсем детский, взвинтился следом, как вихрь: