Кристофер Паолини - По ту сторону звезд [litres]

Кира задумалась над его рассказом, пытаясь найти в нем зерно истины. Она знала: Фалькони хотел таким образом показать, что понимает ее и даже отпускает ей грехи, и она была благодарна за это. И все же этого было недостаточно, чтобы унять сердечную боль.

Она сказала:

– Мальчик наверняка все равно чувствовал себя виноватым.

Фалькони наклонил голову:

– Разумеется. Думаю, так оно и было. Но нельзя допустить, чтобы такого рода вина сожрала всю твою жизнь.

– Почему же нельзя?

– Кира.

Она крепко зажмурилась, но не смогла изгладить из памяти картину – Алан, пронзенный, пригвожденный к ней шипами.

– Случившееся не отменить. Я убила человека, которого любила, Фалькони. Казалось бы, что может быть хуже, но нет: я умудрилась развязать войну – чудовищную межпланетную войну, – и все это моя вина. Как такое исправить?

Фалькони долго молчал. Потом вздохнул и поставил кружку на палубу.

– Мне было девятнадцать…

– Что бы ты ни рассказал, мне от этого легче не станет.

– Слушай внимательно: это уже другая история. – Он повертел кружку за ручку и, видя, что Кира больше не перебивает, продолжал: – Мне было девятнадцать. Родители поручили мне присмотреть за сестрой, а сами отправились в гости. Меньше всего мне хотелось возиться с мелкой, тем более в выходной. Я здорово обозлился, но что поделать? Родители ушли, а я остался.

Фалькони слегка постучал кружкой по палубе.

– Но я не смирился. Сестра была на шесть лет моложе, и я решил, что она может и сама позаботиться о себе. Потихоньку выбрался из дому и пошел гулять с друзьями. Как всегда по субботам. А потом… – Голос Фалькони прервался, он сжимал и разжимал кулаки, словно пытаясь раздавить нечто невидимое. – Взрыв. Пока я добрался до нашей квартиры, стены уже провалились внутрь.

Он покачал головой:

– Я кинулся в огонь за ней, но было слишком поздно. Надышалась дыма… Вот откуда эти шрамы. Выяснилось, что сестренка вздумала готовить и как-то устроила пожар. Будь я с ней, как мне было велено, все бы обошлось.

– В этом ты не можешь быть уверен, – перебила Кира.

Фалькони посмотрел на нее искоса:

– Вот как, не могу?

Он подобрал с палубы колоду, сунул отдельно лежавшие карты в середину и дважды перетасовал.

– Ты не виновата в гибели Алана и всех остальных из твоей команды.

– Я виновата. Я…

– Стоп! – Фалькони ткнул в нее пальцем. – Ты к этому причастна, но это не твоя вина. Ты не принимала сознательное решение убить друзей. Ты точно так же не хотела им смерти, как я не хотел, чтобы умерла моя сестра. А что касается проклятой войны – ты же не всемогуща, Кира! Медузы сами принимали свои решения. И Лига, и даже Утроба. В конечном счете только они и могут отвечать за свои поступки. Так что хватит себя винить.

– Ничего не могу с этим поделать.

– Чушь! Можешь. Но не хочешь. Тебе нравится винить себя. Знаешь почему? – Кира безмолвно покачала головой. – Потому что возникает иллюзия контроля. Из всех жизненных уроков труднее всего усвоить этот: есть вещи, над которыми мы не властны и ничего не можем изменить. – Фалькони приостановился, глаза его твердо блестели. – Винить себя – обычная реакция, но пользы в ней нет. Пока не прекратишь, пока не сумеешь остановиться, ты не излечишься.

Он расстегнул манжеты и закатал рукава рубашки, обнажив оплавленную кожу предплечий. Сунул свои шрамы Кире под нос:

– Поняла, почему я сохранил эти шрамы?

– Потому что… потому что ты чувствуешь себя виноватым…

– Нет! – резко ответил Фалькони. Потом, уже мягче, добавил: – Нет, я сохранил их, чтобы напоминать себе, что́ я могу выдержать. Через что я прошел. Если начинается черная полоса, я смотрю на свои руки и говорю себе: я справлюсь с любыми проблемами. Жизнь не сломает меня. Не может меня сломать. Убить – может, но что бы ни обрушилось на меня, это не заставит меня сдаться.

– А если я не такая сильная, как ты?

Он безрадостно улыбнулся:

– Тогда будешь ползти всю жизнь с этой зверюгой на спине, и она будет раздирать твое тело и душу, пока не прикончит. Поверь мне на слово.

– Как же ты избавился от зверюги?

– Сначала пил. Ввязывался в драки. Несколько раз меня чуть не убили. Наконец я понял, что наказываю себя – без всякого смысла. К тому же я знал, что сестренка не хотела бы для меня такой участи. И я простил себя. Пусть это и не было моей виной в прямом смысле слова – как случившееся с тобой не твоя вина, – но я простил себя. И тогда смог сдвинуться с мертвой точки и начать жить.

И тогда Кира тоже приняла решение. Она не видела пока пути из болота, в котором увязла, но она могла хотя бы сделать попытку освободиться. Уж это-то она сделать могла – попытаться.

– Ладно, – сказала она.

– Ладно, – тихо повторил Фалькони, и в этот момент Кира почувствовала глубокую связь с ним: родство, возникшее из разделенных страданий и сочувствия.

– Как звали твою сестру?

– Беатрис, но мы всегда называли ее просто Беа.

Кира уставилась на маслянистую поверхность челла, на свое темное отражение в ней.

– Чего ты хочешь, Фалькони?

– Сальво. Зови меня Сальво.

– Чего ты больше всего хочешь, Сальво? Больше всего во Вселенной?

– Я хочу, – заговорил он, растягивая слова, – быть свободным. Свободным от долгов. Свободным от правительств и корпораций, чтобы никто не указывал мне, как жить мою собственную жизнь. Если ради этого мне придется до конца своих дней оставаться капитаном «Рогатки», что ж… – он приподнял кружку, словно провозглашая тост, – я охотно приму эту участь.

Кира повторила его жест:

– Достойная цель. За свободу.

– За свободу.

Челл слегка пощипывал горло. Она сделала еще глоток, и ужасы этого дня немного отступили.

– Ты родом с Рубежа Фарруджии? – спросила она.

Фалькони слегка кивнул:

– Я родился на корабле поблизости. Но вырос в самой колонии.

Полузабытое воспоминание шевельнулось в уме Киры.

– Там же вроде было восстание? – спросила она. – Профсоюз не поладил с корпорацией? Помню, я читала об этом статью. Рабочие забастовали, было много раненых, многих посадили.

Фалькони отпил глоток.

– Правильно помнишь. Кровавая заварилась каша – в одну минуту.

– Ты дрался?

Он фыркнул:

– А ты как думаешь? – Он покосился на нее, кажется, что-то обдумывая. – Как он ощущается?

– Кто?

– Кроткий Клинок.

– Вот так. – Она протянула руку и коснулась запястья Фалькони. Тот внимательно, чуть удивленно следил за ней. – Никак. Как собственная кожа.

Затем Кира пожелала, чтобы на тыльной стороне ладони вылезли острые как бритва шипы. Чужь до такой степени слилась с ней, что вызвать эти лезвия почти не составляло труда.

Миг спустя она велела шипам втянуться.

Фалькони накрыл ее руку своей ладонью. Кира задрожала и чуть не отдернула руку, когда он провел кончиками пальцев по ее коже, и холодные искры разбежались по ее руке.