Александр Нагорный - Грегорианец. Четвёртый [СИ]

— Я считаю её слишком преданной своему Долгу.

— Однако они в переписке. Это ему императрица писала весь день. Герцог, я должен получить эти файлы!

— Ваше величество, разве…

— Герцог! Чего бы это ни стоило, я хочу получить их.

— Но я должен заметить…

— Неужели и вы предаете меня, господин кардинал? Вы всё время противитесь моим желаниям. Неужели и вы в сговоре с госпожой Шез и с императрицей?

— Ваше величество, — со вздохом произнес кардинал, — мне казалось, что я огражден от таких подозрений.

— Господин кардинал, вы слышали меня! — тон нетерпения сменился раздражением. — Я хочу иметь эти файлы.

— Есть только один способ…

— Какой?

— Поручить эту миссию канцлеру Гье. Это дело целиком по его части.

— Пусть за ним немедленно пошлют!

— Я как раз вызвал его к себе, а отправляясь в Гартман, я распорядился, чтобы он, когда явится, подождал меня.

— Пусть за ним немедленно пошлют.

— Воля вашего величества будет исполнена, однако…

— Что?

— Но императрица, возможно, откажется подчиниться.

— Подчиниться моим распоряжениям?

— Да, если она не будет уверена, что это приказание исходит от её императора.

— Ну так вот, чтобы она не сомневалась, я сам предупрежу её. — Да, герцог, я знаю, что вы крайне снисходительны к императрице… может быть, даже чересчур снисходительны. Мы ещё вернемся к этому позже, предупреждаю вас.

Легг Валтимор привычным движением коснулся сенсоров и открыв дверь, вышел в коридор, соединявший его половину, восстановленного в старинных манерах, дворца с апартаментами Жанны Гранжирской.

Императрица сидела в кругу своих придворных дам, Лау Ито, Ла-Абле, Ла-базон и г-жи Ла-Ене. В углу пристроилась и камеристка донья Фания, приехавшая вместе с ней из Ида.

Госпожа де Ла-Ене читала вслух, и все внимательно слушали её, за исключением императрицы, затеявшей это чтение лишь для того, чтобы иметь возможность предаться ходу своих мыслей.

Мысли эти, хоть и послащенные последними отблесками любви, все же были полны печали. Лишенная доверия супруга, преследуемая ненавистью кардинала, который не мог ей простить того, что она отвергла его нежные чувства, Жанна Гранжирская имела перед глазами пример императрицы-матери, которую эта ненависть терзала в течение всей ее жизни.

Жанна видела, как падают её самые преданные слуги, самые доверенные друзья, самые дорогие её сердцу любимцы. Как то несчастные, что наделены роковым даром, она навлекала несчастья на всё, к чему прикасалась. Её дружба влекла за собой преследования. Госпожа Шез и Рне были сосланы, и даже Лау Орт не скрывал от неё, что с минуты на минуту ожидает ареста.

Императрица целиком погрузилась в эти мрачные размышления, когда дверь раскрылась и в комнату вошел император.

Чтица умолкла, дамы встали со своих мест, и наступило мертвое молчание.

Не считая нужным здороваться, император сделал несколько шагов и остановился перед Жанной.

— Сударыня, — произнес он изменившимся голосом, — сейчас к вам зайдет канцлер. Он сообщит вам нечто такое, о чем я поручил ему поставить вас в известность.

Императрица, которой непрерывно грозили разводом, ссылкой и даже судом, побледнела, несмотря на румяна.

— Но чем вызвано это посещение? — не в силах сдержаться, спросила она. — Что скажет мне господин канцлер, чего не могли бы мне сказать вы сами?

Император, не отвечая, круто повернулся на каблуках, и почти в ту же минуту дежурный капитан Ито доложило канцлере. Когда тот вошел, императора уже не было, он вышел через другую дверь.

Канцлер вошел красный от смущения, однако с улыбкой. Ввиду того, что нам, вероятно, ещё предстоит встретиться с ним по ходу нашего повествования, не лишним будет уже сейчас ближе познакомиться с ним.

Канцлер, это лицо довольно любопытное. Его рекомендовали Гише как человека всецело преданного. Кардинал поверил рекомендации, и ему не пришлось раскаиваться. О Гье ходили самые разнообразные слухи.

После бурно проведенной молодости он удалился в монастырь, чтобы там хоть в течение некоторого срока искупить безумства своей юности.

Но, вступая в эту святую обитель, но не успел достаточно быстро захлопнуть за собой дверь и помешать страстям, от которых бежал, ворваться в неё вслед за ним. Он подвергался искушениям, и настоятель, которому он поведал об этом горе, посоветовал ему, чтобы отгонять демона-искусителя, хвататься в такие минуты за веревку колокола и звонить что есть мочи.

Услышав этот звон, монахи поймут, что соблазны обуревают одного из их братьев, и все братство станет на молитву.

Совет этот пришелся будущему канцлеру по душе. Но дьявол не легко отступает с занятых позиций. По мере того как усиливались заклинания, дьявол усиливал соблазны, так что колокол оглушительно гудел день и ночь, возвещая о страстном желании кающегося умертвить свою плоть.

Днём монахи только и делали, что поднимались и спускались по лестнице, ведущей в часовню, а ночью, им приходилось по двадцать раз соскакивать с мест и простираться на полу своих келий.

Неизвестно, отступился ли искуситель или дело это надоело монахам, но по прошествии трёх месяцев кающийся появился в свете, где пользовался репутацией самого страшного одержимого, какого когда-либо видели на Гранжире.

Выйдя из монастыря он принял звание, занял место дядюшки, став президентом в парламенте, перешёл, что доказывало его редкую проницательность, на сторону кардинала, и был назначен канцлером, служил верным орудием в руках его преосвященства.

Императрица Жанна, когда он вошёл, стояла, но, увидев его, сразу опустилась в кресло, знаком приказав своим дамам занять места на подушках и пуфах. Затем гордо повернулась к вошедшему.

— Что вам угодно? — надменно спросила визитёра. — И с какой целью вы явились сюда?

— По поручению императора, невзирая на глубокое уважение, я вынужден произвести тщательный обыск среди ваших файлов.

— Как! — опешила императрица. — Обыск?.. У меня?.. Какая неслыханная низость!

— Прошу извинить, ваше величество, но сейчас я лишь орудие в руках императора. Разве его величество не были только что здесь и не просили вас быть готовой к этому посещению?

— Ищите же. Я преступница, надо полагать… Фания, подайте карты-ключи от всего.

Канцлер для виду порылся в потоках информации, хотя и был уверен, что императрица не хранит важное послание в общих массивах памяти.

После того как канцлер раз двадцать перепроверил всё, ему пришлось, преодолев некоторую нерешительность, сделать последний шаг в этом деле, другими словами, обыскать императрицу.

Канцлер повернулся к Жанне.

— Сейчас, — произнес он тоном, в котором сквозили растерянность и смущение, — мне остается приступить к главной части обыска.