Александр Нагорный - Грегорианец. Четвёртый [СИ]

Так и прошла неделя.

На восьмой день после описанных событий кардинал получил зашифрованные файлы, отправленные из Роклэнда и содержавшее только следующие:

«Я достала их. Не могу выехать, потому что у меня не хватит денег. Вышлите мне половину полноценного кредита, и, получив его, я через четыре или пять дней буду в Гранже».

В тот самый день, когда кардинал получил послание, император обратился к нему с обычным вопросом о дате бала.

Лау Гише посчитал по пальцам и мысленно сказал себе:

«Она пишет, что приедет через четыре или пять дней после получения денег. Всего, значит, десять дней. Нужно принять в расчёт что единственный шаттл находится далеко, скрытый от посторонних глаз. Только на нём можно появиться в Империи Рош и её столичной планете, а всякие досадные случайности… Предположим, двенадцать дней…»

— Ну как же, герцог? — поторопил император.

— Да, ваше величество. Сегодня у нас двадцатое. Городские старшины устраивают третьего празднество. Всё складывается великолепно. Никто не подумает, что вы идете на уступки императрице.

Помолчав, кардинал добавил:

— Не забудьте, накануне праздника сказать императрице, что вы желали бы видеть, к лицу ли ей планетарное ожерелье.

* * *

Кардинал уже вторично в разговоре с императором упоминал об планетарном ожерелье. Валтимора поразила такая настойчивость, и он решил, что за этим советом кроется тайна.

Не раз чувствовал себя обиженным по той причине, что Гише, имевший превосходную полицию, оказывался лучше осведомленным о семейных делах императора, чем сам император. На этот раз Валтимор решил, что беседа с Жанной Гранжирской обязана пролить свет на какое-то обстоятельство, непонятное ему. Он надеялся затем вернуться к кардиналу, проникнув в какие-то тайны, известные или неизвестные ему. И в том и в другом случае это должно было поднять престиж в глазах его министра.

Легг Валтимор пошёл к императрице и, по своему обыкновению, начал разговор с угроз, относившихся к её приближенным. Жанна слушала, давая излиться потоку, в надежде, что должен же наступить конец. Но не этого желал император. Он желал ссоры, в пылу которой должен был пролиться свет, и безразлично какой. Он был убежден, что у кардинала есть какая-то затаенная мысль и что он готовит ему одну из тех страшных неожиданностей, непревзойденным мастером которых он был. Его настойчивые обвинения привели его к желанной цели.

— Ваше величество, — не выдержала Жанна Гранжирская, выведенная из терпения смутными намеками, — почему вы не скажете прямо, что у вас на душе?

Император не нашелся сразу, что ответить на такой прямой вопрос. Он подумал, что сейчас самое время сказать те слова, которые должны были быть оказаны только накануне празднества.

— Сударыня, — проговорил он с важностью, — в ближайшие дни будет устроен бал. Я считаю необходимым, чтобы вы, из уважения к нашим славным старшинам, появились на этом балу в парадном платье и непременно с планетарным ожерельем, которые я подарил вам. Вот мой ответ.

Ответ этот оказался ужасен. Жанна подумала, что императору известно всё и что он только по настоянию кардинала был скрытен всю эту неделю.

Такая скрытность, впрочем, была в характере императора, и императрица страшно побледнела, оперлась о маленький столик своей прелестной рукой, сейчас казавшейся вылепленной из воска. Глядя на супруга глазами, полными ужаса, она не произнесла ни слова.

— Вы слышите, сударыня? — спросил император, наслаждаясь её замешательством, хоть и не угадывая его причины. — Вы слышите?

— Слышу, — пролепетала императрица. — Но на какой день назначен бал? — спросила Жанна.

Валтимор почувствовал, что ему не следует отвечать на этот вопрос. Её голос походил на голос умирающей.

— Весьма скоро, — ответил император пожимая плечами. — Но я не помню в точности числа, нужно будет спросить у кардинала.

— Значит, это его высокопреосвященство посоветовал вам дать бал? — сверкнула глазами императрица.

— Да. Но к чему этот вопрос? — с удивлением спросил Валтимор.

— И он же посоветовал вам напомнить мне об планетарном ожерелье?

— Именно, — подтвердил император, идя к выходу. — Надеюсь, вы исполните просьбу.

Императрица сделала реверанс, не столько следуя этикету, сколько потому, что у нее подгибались колени.

Император остался очень довольный покинув супругу.

— Это конец! — прошептала императрица. — Погибла! Кардинал знает всё.

Это он натравливает на меня супруга, который пока еще ничего не знает.

Она опустилась на колени и, закрыв лицо дрожащими руками, углубилась в печальные думы.

Положение действительно было ужасно. Легг Ашер вернулся в Роклэнд, Лау Шез находилась в Ре. Зная, что за ней следят настойчивее, чем когда-либо, императрица смутно догадывалась, что предает её одна из придворных дам, но не знала, кто. Лау Орт не имел возможности выходить за пределы Гартмана и она не могла довериться никому на свете. Ясно представив себе, как велико несчастье, угрожающее ей, и как она одинока, императрица не выдержала и разрыдалась.

— Не могу ли я чем-нибудь помочь вашему величеству? — произнес вдруг нежный, полный сострадания голос.

Императрица резко обернулась. Нельзя ошибиться, услышав этот голос, ведь так говорить мог только друг.

И действительно, у одной из дверей, ведущей в комнату, стояла хорошенькая Кристина Бон. Она была занята уборкой платьев и белья в соседней маленькой комнатке и не успела выйти, когда появился император. Таким образом, она слышала всё.

Императрица, увидев, что не одна, громко вскрикнула. В своей растерянности она не сразу узнала молодую женщину, приставленную к ней Лау Ортом.

— О, не бойтесь, ваше величество! — проговорила молодая женщина, плача при виде отчаяния своей повелительницы. — Я предана вам душой, и, как ни далека я от вас, как ни ничтожно мое звание, мне кажется, что я придумала, как вызволить ваше величество из беды.

— Вы? — удивилась императрица. — Но взгляните мне в глаза. Меня окружают предатели. Могу ли я довериться?

— Ваше величество, — эмоционально сказала молодая женщина, падая на колени, клянусь душой! Я готова умереть за вас.

Этот порыв вырвался из самой глубины сердца и не оставлял никаких сомнений в искренности.

— Да, — продолжала Бон, — да, есть предатели. Но именем всего дорогого клянусь, что нет человека, более преданного вашему величеству, чем я! Ожерелье лежало в кофре, который он унес с собою? Или я ошибаюсь, или не то говорю?

— О! — шептала императрица, у которой зубы стучали от страха.

— Так вот, — продолжала Кристина, — планетарное ожерелье надо вернуть.

— Да, конечно, надо. Но как, как это сделать? — с надеждой в голосе поинтересовалась императрица.