Александр Нагорный - Грегорианец. Четвёртый [СИ]

— Какой? — поинтересовалась императрица, которая не понимала или не желала понять намерений канцлера.

— Его величество знает, что сегодня днем были созданы некие файлы. Его величеству известно, что они не отосланы по назначению. Их не оказалось ни где. Между тем наверняка они записаны на карту памяти.

— Но осмелитесь ли вы коснуться меня? — произнесла Жанна, выпрямившись во весь рост и устремляя на канцлера взгляд, в котором вспыхнула угроза.

— Я верный слуга императора и выполняю всё, что приказывает его величество.

— Что ж! И шпионы господина кардинала сослужили ему верную службу. Я действительно составила послание, и оно не отправлено. Оно здесь.

И императрица положила свою руку на грудь.

— В таком случае дайте мне эту карту, ваше величество.

— Я отдам его только императору, — ответила невозмутимо Жанна.

— Если бы император желал лично получить от вашего величества её, он бы сам попросил карту у вас. Но повторяю вам, что он поручил мне изъять её, с тем что если вы откажетесь…

— Продолжайте!

— Что мои полномочия идут далеко, и мне, чтобы найти эти файлы, дано разрешение произвести даже личный обыск.

— Неслыханная наглость! — вскричала императрица.

— Прошу вас проявить уступчивость.

— Ваше поведение неслыханно, понимаете ли вы это?

— Император приказывает, прошу извинить меня.

— Я не потерплю этого! — зло прошептала императрица, в которой вскипела гордая кровь.

Канцлер низко поклонился, затем, с явным намерением не отступать в исполнении порученной задачи, точно так, как сделал бы это палач в застенке, приблизился к Жанне Гранжирской, из глаз которой сразу же брызнули слезы ярости.

Императрица, как мы уже говорили, была очень хороша собой. Рискованно поэтому было дать кому-либо такое поручение, но император, весь во власти своей ревности к герцогу Легг Ашеру, уже ни к кому другому не ревновал.

Надо полагать, что канцлер Гье в эту минуту искал глазами веревку пресловутого колокола, но, не найдя, протянул руку к тому месту, где, по собственному признанию императрицы, была спрятана карта памяти.

Жанна отступила на шаг и так побледнела, словно готовилась умереть. Чтобы не упасть, она левой рукой оперлась на стол, стоявший позади неё, а правой вынула из-за корсажа карту и подала её канцлеру.

— Возьмите! — бросила императрица голосом, прерывающимся от волнения. — Возьмите и избавьте меня от вашего мерзкого присутствия.

Канцлер, дрожа от вполне понятного волнения, взял карту и, поклонившись, вышел. Не успела дверь закрыться за ним, как императрица почти без чувств упала на руки своих дам.

Канцлер отнёс карту памяти к императору, не проверяя. Рука Валтимора, протянутая за ней, дрожала.

Это был полный план нападения на кардинала. Императрица предлагала своему брату оскорбленному политикой Гише, постоянно стремившегося унизить их дом, пригрозить объявлением войны Гранжиру и поставить условием сохранения мира отставку кардинала. О любви в этом письме не было ни слова.

Император, повеселев, велел узнать, во дворце ли еще кардинал.

Ему доложили, что его преосвященство в кабинете и ожидает распоряжений его величества.

Валтимор немедленно отправился к нему.

— Представьте себе, герцог, — начал император, — правы оказались вы, а не я. Вся интрига действительно политического характера, и о любви нет и речи. Но зато в нем очень много говорится о вас.

Кардинал взял карту, сбросил файлы на персональный коммуникатор и изучил всё с величайшим вниманием.

— Ну что ж, ваше величество, — сказал он, — вы видите сами, до чего доходят мои враги. Вам угрожают двумя войнами, если вы не удалите меня. На вашем месте, ваше величество, я уступил бы столь энергичным настояниям. Я же, со своей стороны, был бы безмерно счастлив уйти от дел.

— Что вы, герцог!

— Я говорю, что здоровье моё разрушается в этой чрезмерно напряженной борьбе и бесконечных трудах. Я по всей видимости, буду не в силах выдержать утомление при осаде Лэ Рош. Лучше будет, если вы назначите туда господина Дьера, для которого ведение войны есть его прямое дело. Это обеспечит вам счастье в вашей семейной жизни и, я не сомневаюсь, укрепит вашу славу.

— Будьте спокойны, герцог, — ответил император. — Я всё понимаю. Все лица, поименованные в этих файлах, понесут кару. Не избежит её и императрица.

— Что вы говорите, ваше величество! Да упаси вас, чтобы императрица претерпела из-за меня хоть малейшую неприятность! Императрица всегда считала меня своим врагом, хотя ваше величество сами можете засвидетельствовать, что я постоянно горячо заступался за неё, даже перед вами.

— Это верно, господин кардинал, — сказал император. — И вы, как всегда, были правы. Но императрица тем не менее заслужила мой гнев.

— Вы сами, ваше величество, виновны перед ней. И было бы вполне понятно, если б она разгневалась на вас.

— Я всегда буду обходиться с моими врагами, а также и с вашими, какое бы высокое положение они ни занимали и какой бы опасности я ни подвергался, проявляя такую строгость.

— Императрица враг мне, но не вам, ваше величество. Позвольте же мне вступиться за неё перед вашим величеством. Дайте бал. Ручаюсь вам, что её гнев не устоит перед таким проявлением внимания.

— Господин кардинал, ведь вам известно, что я не любитель светских развлечений? — император смягчился.

— Раз она знает, какое отвращение вы питаете к таким забавам, она тем более будет вам благодарна. И пусть её украсят планеты в ожерелье, что вы ей дарили в знак могущества и силы Гранжира!

— Увидим, — проговорил император, наслаждаясь сознанием, что императрица оказалась виновной в преступлении, мало его беспокоившем. — Увидим. Но, вы слишком снисходительны.

— Ваше величество, — парировал кардинал, — предоставьте строгость министрам.

Вслед за этим, услышав, что часы пробили одиннадцать, кардинал с низким поклоном попросил разрешения удалиться и простился с императором, умоляя его помириться с Жанной Гранжирской.

Императрица, ожидавшая упреков после того, как у неё отобрали послание, крайне удивилась, заметив на следующий день, что император делает попытки к примирению.

В первые минуты она была готова отвергнуть их. Гордость и достоинство её были так глубоко уязвлены, что она не могла сразу забыть обиду. Но, поддавшись уговорам придворных дам, в конце-концов, постаралась сделать вид, будто начинает забывать о случившемся. Император, воспользовавшись этой переменой, сообщил ей, что в самом ближайшем будущем предполагает дать большой бал.

Бал представлял собой редкость для, что при этом известии, как и предполагал кардинал, последний след обиды исчез. Она спросила, на какой день назначено празднество, но император ответил, что на этот счёт еще нужно будет сговориться с кардиналом.