Валерий Сабитов - Звездная кара

Эйбер приготовился к продолжению мысленного диалога, но Салтыков горячо воспротивился:

— Нет, нет! Только словами. Одного сеанса телепатии в сутки мне предостаточно. Восхищен, но больше не могу — аллергия, как у Кидса. Итак, в основе модели — метод математической аналогии. Плюс набор пси-эффектов. В центре глобуса — алмазный процессор с бесконечным числом граней. В алмазе — вкрапления атомов углерода, побывавшего в живых мыслящих системах. Это в людях что ли? Ну да ладно… Процессор окружен многомерной сетью нервных волокон. Опять дурная ассоциация… Ну да ладно. Вы мне лучше объясните: эта модель похожа на копию Леды Крониной? Ту, что похитили?

Эйбер, прежде чем ответить, помолчал. Видимо, подыскивал подходящие термины.

— Нет. Модель Леды — биокибернетическая, с психической матрицей самоуправления. Носитель матрицы — биопроцессор. Есть и совпадения. Для «личностной» устойчивости копии Леды необходима связь с оригиналом. Идеал — постоянная. Но пока она периодическая.

— Псевдо-Леду тоже вы мастерили? — с уважением спросил Салтыков.

— Я входил в команду. Землю мы рассматриваем как живой организм. Человек — единственное во Вселенной существо с неограниченным числом степеней свободы. И в этом, — кроме прочего, — его кибернетическая уникальность.

— Кибернетическая уникальность! — повторил Денис, — Крепко сказано! Вернемся к нашему делу. У меня размытое представление о программе, заложенной в основу Земли-Два.

— В память, то есть в алмазный чип-процессор, заложена вся известная нам информация. Программы как таковой нет. Модель живет. Ее жизнь обеспечивается непрерывной, — прямой и обратной, — связью с Землей-Один. Связь реализуется через посредство вселенского информационного поля, на базе взаимодействия структур субкваркового порядка.

Денис снова взялся за виски.

— А можно точнее? Имею в виду подоходчивее?

Эйбер замешкался. Упрощение давалось нелегко.

— То, из чего состоят глюонные поля… Нет, не нахожу соответствующих понятий в твоем языке. И надо ли? Точнее могу сказать так: процесс идет на стыке физики мира и отсутствия этой физики.

— На переходе физики в антифизику? Вакуум? — проявил осведомленность ученик.

— Такое при определенных условиях возможно, — рассматривать вакуум как переходное состояние от потенциального бытия к актуальному. В котором вещество, поле, энергия если и существуют, то вне известных нам законов и измерений.

— Достаточно! — запросил пощады Салтыков, — Жаль, академии приказали долго жить. Я бы во всех стал почетным членом. Если учитель не против, перейдем к прозе актуального состояния, к войне. Хоть у тех зверенышей нет крови, я ее жажду!

Эйбер поднял голову. Вслед за ним Денис. Балкон заполнялся участниками эксперимента и наблюдателями.

— Прямо как при образцово-показательном вскрытии, — нахмурился Салтыков, — Хирург с ассистентом… И публика налицо.

Публика настраивала персональные мониторы. Каждый хотел видеть то, что пожелает. Ян Зарка ерзал на сиденье, не в силах сбросить возбуждение. Захотелось выплеснуть его словом, и он обратился к сидящей рядом Леде.

— Фаэты — гении! Уверен, во всей Галактике нет ничего подобного.

— Почему? Ведь можно сделать копию любого предмета. Даже живого. Вот и у меня есть…

Тут Яна как молнией поразило.

«А ведь и фаэты — копии! Копии самих себя! И шеф тоже?.. Или нет?» Он думал, что говорил про себя, но оказалось — вслух. Эрланг, занявший место по другую сторону Леды, сказал, не поворачиваясь к Яну:

— Нет. Не так. Клоны, копии людей — они независимы от прототипов. Оригиналов. Они самостоятельны. Шар внизу жестко связан с Землей. После его создания все мы живем двойной, параллельной жизнью. И параллели пересекаются. В данном случае. Там, на шаре — мы. Там мы мыслим, живем, действуем. Понимаешь?

Леда вдруг потрясла головой, взметнув черные локоны. И сбивчиво спросила:

— Что? Там я? Внизу? И, совсем-совсем маленькая, слушаю тебя, говорю с тобой? И все такое? Ну нет, такого я не могу себе представить.

Ян, не слушая ее, думал о своем и продолжал расспрашивать Эрланга.

— Шеф, бестфайры могут создать такое же?

— Сами нет. Но у них есть тайная от нас элита. По-видимому, она-то и владеет секретом Великого Объединения. Но сути единства полей и энергий они не понимают.

— Знают, но не понимают. Как так? Я много думал…

Эрланг, по-английски выйдя из разговора, включился в происходящее внизу. Фигура Салтыкова отражалась в отполированных зернах гранита. Обхватив голову руками, он прохаживался вокруг шара, настраиваясь на работу. Земной шарик сверху выглядел красочной игрушкой. Волшебной, живой игрушкой. Вихри циклонов-антициклонов, дожди и снег, зелень лесов и синь океана… Если отключить имитацию Солнца, будут видны огни городов. Нет, если и будут, то далеко не всех. Электричество на сегодняшней Земле — роскошь. Эйбер поднял голову и отыскал взглядом Генерального координатора. Эрланг понял и передал ему:

«Не волнуйся. Братья в единой сети. Мы все страхуем Салтыкова. И не дадим ему сорваться. Жаль, но только землянин, не обремененный нашим опытом, способен на такое. Действуй…»

Леда ощутила, что Леран отключился от внешнего окружения. Мешать ему нельзя, и она прислушалась к тому, что говорил Ян. Говорил, будучи уверен, что она слушает.

— …бестфайры, или их элита, как говорит шеф, осваивают мир по методу Эдисона. Вселенная для них черный ящик.

— По чьему методу?

— Томас Эдисон жил в твоей Америке. У него больше тысячи изобретений. Он не занимался теорией, а соединял несоединимое и наблюдал, что получается.

— А по-моему, — раздумчиво сказала Леда, — Мы все живем по методу Эдисона. Сначала делаем, а потом думаем.

Глаза Яна загорелись, он нашел понимание в нужный ему час.

— Правильно! Не знаю ни одного открытия, которое не ударило бы нам в спину или по башке, как говорит Денис Исидорович.

— Значит, Ян, черный ящик стукнет и по башке бестфайров. Надо только подождать, не торопиться.

Сделав оптимистический вывод, Леда со страхом обратила взгляд на Эйбера и Салтыкова, начинающих эксперимент с ее миром. С тем миром, где живет она, очень-очень маленькая.

Объединенное человечество не желало ждать, пока черный ящик сам по себе ударит по «башке» бестфайров.

Денис Салтыков раздвоился. По меньшей мере.

Он твердо знал, что пребывает, объективно существует в глубине Гималаев. В «кармане». Рядом с плывущим по реке времени малым шаром-моделью Земли. Действующей моделью…

Так же твердо он знал: только что он оказался на этом самом «карманном» шарике. А шарик — и вовсе не шарик, а Большая Земля. Денис Салтыков стоит на выжженном киевском черноземе. Под ногами прах. Вот он трогает его ногой, поднимается тяжелое облачко. Трогает и сознает: в то же самое время он, Денис Салтыков, находится за тысячи километров от Киева, стоит рядом с фаэтом Эйбером на стерильном гранитном полу. И Эйбер, вместе с Эрлангом и другими на балконе, смотрит сверху на Дениса. И на шарик Земли перед ними, где тот же Салтыков в эту секунду действует сразу в двух ипостасях. Выходило, что в текущий момент Салтыковых во Вселенной три штуки. Или больше.