Александр Лаврентьев - Неформал

Ухватиться смог, как и планировал, и за то, и за другое, но вот толчок у меня получился слабый, решетка хоть вниз и не упала, но одно из креплений из стены вышло, и нога у меня соскользнула чуток. Хорошо еще ботинки отличные были, дорогие, подошва рифленая, мои старые точно меня бы подвели. В общем, схватился я одной рукой за ограждение, второй – за слив, а у слива край острый, я левую ладонь и располосовал себе, как следует. Ну и повис на одних руках на высоте двенадцать метров над асфальтом и чувствую, как кровь прямо в рукав струйкой стекает, и под пальцами скользко становится. А под правой рукой у меня ограждение шатается и скрипит. Тоже ненадежная опора… А потом ограждение прогинаться стало: там, наверное, кронштейны совсем тонкие были и мой вес не выдержали, так что пришлось мне его бросить и уже двумя руками в сток вцепиться. Вот когда я взмолился! И, знаете, даже не словами, а всем, что во мне тогда было! Думал, не выдержит сток. Все. Зря шел. А потом чувствую: держит! Ну я кое-как о стену ногами оперся, хорошо, что поверхность шершавая и подошвы держат, удалось мне повыше перехватиться, а потом пришлось на раненую руку вес перенести, еще раз перехватиться, да попробовать залезть… В общем, перевалился я через ограждение смятое, полежал на кровле немного, а потом наверх пополз, к слуховому окну. На кровь я внимания не обращал, чего на нее смотреть, если ни платка, ни бинта все равно нет?

В общем, высадил я окно да на чердак влез. А там пыльно, грязно, разве только помета птичьего нет. Зато паутины много и темно. А темнота здесь не такая, как снаружи, я сразу почувствовал. Темнота, как в московских катакомбах, живая, а по углам шевелится что-то.

Дверь на лестницу я прикладом выбил. Мне уже все равно было, слышит мне кто или нет. Главное, чтобы Маришка услышала. Спустился я по лестнице, вышел на этаж, а там пост сразу напротив, уж не знаю, кто там сидел: санитар, медсестра или доктор. Стол стоит, на столе лампа, рядом кушетка. А над столом ключи от палат в шкафчике висят. Ну я стекло разбил, все ключи собрал. Хорошо, они подписаны были, и на каждой двери тоже или номер, или надпись была. Решил: буду обшаривать каждый этаж, пока Маришку не найду.

Внутри здания дворик такой закрытый был, а вокруг него – все централ этот проклятый. Ну я и пошел по коридору, по кругу, а там через каждые десять метров – двери с решетками и палаты, у каждой дверь с «кормушкой», а кормушка тоже зарешечена. Я по коридору шел да во все двери подряд долбился, где прикладом, а где кулаком, и орал, как резаный. Все Маришку звал. А вокруг – никого. Только кабинеты кое-где открытые. Я в кабинеты заглянул, а там…

В общем, лучше бы не заглядывал. Пыточная, да и только. И кто только все это придумал? И главное, если бы ребята, которых сюда увозят, буйными были бы или там невменяемыми, а то ведь самых нормальных сюда везли, кто жить, как все остальные живут, не хотел…

Так и обошел я все здание по периметру да опять к этой же лестнице вернулся, спустился на второй этаж да снова по коридору пошел. И снова никого. Только эхо на мои крики и стуки отвечает. Мне даже обидно стало. Что же я, столько шел, и все зря? А потом я и по первому этажу прошелся, и снова – никого. Только чудится мне стало, что крадется за мной кто-то. Оглянусь, поправлю фонарь на лбу, чтобы вдоль по коридору светил, погляжу – никого.

А потом я понял: Маришку где-то в другом месте должны были держать. У них же в этих психзаведениях изоляторы были для тех, кто только что к ним поступил. Значит, надо искать изолятор! Может, он раньше на цокольном этаже был, а потом, когда здание в землю уходить стало, под землей очутился? Ну спустился я еще ниже. А там лестница узкая, а в подвале перегородок нет, просторно. Только темно очень, и лишь кое-где такой слабый сумеречный свет из окон падает. Даже не из окон – из щелей, потому что окна тоже почти все под землей. А по стенам решетки стоят, словно тут зверинец держали, или словно тут полицейский участок был, как его в старых фильмах показывают. Ну я дальше прошел, до поворота налево, а там снова узкий коридор начался, кругом кабинеты какие-то или склады, а потом снова поворот по кругу, и снова такой же зверинец по обе стороны.

И тут я слышу вроде бы кто-то всхлипывает. Причем, знаете, делает это так, чтобы его никто не услышал. Я бы и не услышал, но только тихо там было так, что каждый звук эхом разносится, да еще пол кафельный и пространство все-таки довольно большое. Но поначалу я радоваться не спешил, помнил я и о Шнурке, и о Сереге, так что ожидал чего угодно. А всхлипы вроде бы прекратились, снова тишина наступила, но я стал внимательнее к этим странным камерам приглядываться, сначала прошелся по левой стороне, а потом и к правой повернул. И вдруг вижу, в угловой камере под лежанкой со сбитыми простынями кто-то прячется. Я сквозь решетку посветил и успел заметить, как этот кто-то ногу под лежанку подтянул, чтобы луч фонаря на нее ненароком не упал.

Ну я остановился и говорю:

– Мариш, это ты?

А в ответ – ни гу-гу. А я прислушался, как следует, и показалось мне, что я даже дыхание ее слышу. Ну я сразу понял, что напугана она до полусмерти, наверное, к ней тоже кто-то приходил, не иначе. А то она давно ко мне бросилась бы.

А я стою и даже придумать не могу, как мне доказать, что я – это я, а не тварь какая-нибудь. Понимаю, что надо сказать что-то такое, чтобы только я и она знали, но, с другой стороны, – если бы я умер да в ад попал бы, разве бы не знали эти твари все, что я про нас с Маришкой знаю? Вообще непонятно, что говорить… Но говорить то что-то надо! Ну я и начал:

– Мариш, я понимаю, тут, наверное, уже приходил к тебе кто-нибудь, про меня, наверное, страсти всякие рассказывали, только ты не верь им. Они не люди, слышишь? Я тебе воды принес, а там, в рюкзаке снаружи, и еда есть. Я случайно живой остался, – продолжаю я говорить, а сам смотрю, вылезет она из-под кровати или нет. – Я в катакомбах в это время был. Ты даже не представляешь, сколько там за это время всего произошло. И бюреры меня к себе таскали, и работать на себя заставили, а потом меня отец освободил, а потом он погиб, а меня отче Евлампий к себе отвел, а потом он сказал, что ты живая еще и велел сюда идти, тебя спасать, а я и сам хотел идти, а он все-все знал и о тебе, и обо мне и благословение нам свое дал… Слышишь? – говорю я так, а сам понимаю – ахинею несу. Что она может понять из сказанного? Что я умом тронулся? Какие бюреры? Какой отец? Она же вообще ничего не знает…

– Ты понимаешь, там, наверху, – начинаю я ей объяснять, – натурально конец света наступил, ну помнишь, его все ждали в последнее время? Помнишь, даже Васька-лысый одно время в подвал продукты таскал, к Апокалипсису готовился? Ну вот он и наступил. Только все не так прошло, как мы думали… Нет там больше никого, всего несколько человек осталось. А остальные исчезли, не знаю, наверное, они все умерли…. А еще твари там всякие бегают. Я еле-еле сюда прорвался…