Нелл Уайт-Смит - Демонология и я. Сны Зимы

Зима. Моя Зима.

– …я отдам всё, что у меня есть, – с полной достоинства горечью произнесла моя милая в адрес работавшей со своим инфернальным устройством хозяйки Башни.

– Так что есть у тебя? – улыбнулась та в ответ всё так же дежурно-приветливо, и в этот раз от этого мне стало так страшно, что я почти забыл о боли в хвосте. – Холодный Дом, что я уничтожу?

– Камни моего ожерелья. Они дадут тебе контроль над твоими Снами, – проговорила Зима. И я действительно увидел на ней ожерелье непередаваемой красоты, но насладиться его видом не смог.

Движущаяся штука, утянувшая меня, дошла до того момента, когда она опять уходит в механизм, и я въехал наверх вслед за ней. Оказавшись опять в темноте и шуме машины, я вспомнил, что мне больно и страшно. Подгоняемый этими живительными эмоциями, я нашел, куда хвост в прямом смысле этого слова влип, когтями отодрал его вместе с липкой желтовато-коричневой смолянистой жидкостью от детали и во избежание повторения прошлой взял в зубы, о чём сразу же пожалел. Шесть оказалась измазана в отвратительной на вкус и почти наверняка токсичной слизистой штуке. Выдохнув, я снова втиснулся на тот же механизм, завершил с ним поворот и шлёпнулся вниз.

Платформа, к слову, так и не спустилась вниз, несмотря на то, что механизм вовсю работал. Задумавшись об этом, я как-то задним умом осознал, что она наоборот двигалась вверх – в огонь. Если бы я не пошел за своим любопытством, то уже бы погиб.

– …имеет ценность только моя свобода, – закончила к этому времени говорить Оружейница.

– К какой свободе ты стремишься, если знаешь, что твой возлюбленный никогда не примет тебя? Мастер Конструктор, – с горечью в голосе произнесла Зима, – никогда не примет тебя.

Оружейница на это искренне и заливисто рассмеялась, и я понял, что Зима чего-то очень важного не понимала в отношении Оружейницы и её любви. Чего-то принципиального, и это сейчас подводило Зиму, ставило под угрозу её дом. А если бы я стал демонологом раньше? Если бы я успел разобраться во всей этой ситуации? Ведя я уже начал распутывать! Мог бы я сейчас быть полезен Зиме? Дать ей важный совет?.. Помочь?

– Возьми всё, что есть, но оставь мне шанс спасти того, кого я люблю, ведь ты не такая, как твой жестокий супруг, – взмолилась Зима. Я понял, что торг провален, и у неё больше нет действенных аргументов, – ведь ты знаешь любовь, ты должна понимать меня.

Голос Зимы на этой последней фразе стал совсем тихим, стал ласковым горьким шепотом. Он тронул меня, но не произвёл на Оружейницу никакого впечатления.

Я выдохнул и оценил ситуацию. По возможности отстранённо посмотрел на Зиму, медленно приближавшуюся к сидящей на взрывной машине Оружейнице, оценил творческий беспорядок зала и наткнулся взглядом на то, что, вообще-то, следовало заметить сразу же, но обе демонессы почему-то не замечали – в комнате стоял Часовщик.

Наблюдая за происходящим молча, он пусть и не появился здесь так красочно, как я (а моё сопровождённое яростным воем боли явление осталось совершенно без внимания), но всё же стоял не таясь. Я не смог сходу понять, чего он здесь ждёт – хочет подслушать разговор или всё это…

Мои размышления прервал заливистый, звонкий смех Оружейницы, от этого смеха шерсть поднялась дыбом. Ловко спрыгнув на пол с огромного смертоносного механизма, госпожа над сияющим металлом посмотрела Зиме в глаза:

– Очень долго Ювелир сдерживал меня суррогатной заботой, вынимая печаль из-под моей кожи. Но ты убила его, и теперь некому больше защищать Холодный Дом.

– После моей смерти возьми мои камни, провозгласи своё право на моё тело, – начала быстро говорить Зима, уже больше ничего не прося, и тут я понял, что что-то случится. Что-то плохое, и это уже нельзя предотвратить, – пусть в мире станут Твои Сны, но, поставив ногу на мою грудь, ты этим поклянёшься мне защищать Мои.

Я посмотрел на беловолосую демонессу с глазами цвета высоких звёзд и ощутил всю её странную парадоксальную хрупкость, каким хрупким бывает само время, когда мы счастливы, и вдруг случайно замечаем это со стороны, а значит, осознаём, что всё это пройдёт. Я почувствовал очень ясно, так, словно бы со мной этим чувством поделились, поднимающуюся волну какой-то странной предрешенности событий.

Оружейница тоже на неё посмотрела, изменившись в лице. Я уверен, посмотрела тем же взглядом, что и я сам. Она набрала в грудь воздуха, чтобы ответить, но не успела: Часовщик сделал шаг вперёд, и Зима, рефлекторно обернувшись на этот звук или, возможно, на знакомое ощущение присутствия, увидела его. Она увидела, а значит, она увидит его опять.

– Я пришел сюда за межи Храма, для того чтобы просить Тебя снова взять его под Свою руку, – тихо произнёс демон. Зима молчала. Я знал, что она не хочет говорить, потому что если нарушит молчание сейчас, то, значит, однажды снова она обратится к нему так же – стоя прямо, глядя в глаза. Ведь велико время Зимы… но она сдалась.

– Ты отменишь приказ Ювелира, если приму? – произнесла она, потому что когда любишь кого-то, то сделаешь всё, лишь бы он жил.

– Я не могу, Зима, – ответил ей Часовщик, – машины мира пришли в движение, и я уже ничего не могу изменить.

– Тогда ты убьёшь Оружейницу для меня прежде, чем она уничтожит Холодный Дом, – рассудила Зима, – и я встану тебе одесную за это.

– Нет, – повторил Часовщик, – потому что это этот мир могут пожрать Тени, что теперь вокруг Холодного дома. Если бы Ювелир не угадал мою волю, этот приказ отдал бы я, но… – поспешил сказать он, коснувшись одежды и сняв что-то с лацкана. Похоже на черную брошь. Да, это такая же брошь, как у Зимы, но на одежде Часовщика я её раньше не замечал, хотя нужно признать, и не очень присматривался. – Я своей волей прекращаю наш брак, и ты…

Зима ничего не ответила. Она не успела ответить – принять Часовщика или отвергнуть, потому что тень, её тень, которая стелилась от здешних газовых рожков по металлическому тёмному полу… она стелилась неправильно. Я понял это только в тот момент, когда эта тень пошевелилась неестественно, и дальше – начала подниматься от пола, превращаясь в одно из тех вытянутых жестоких существ, что я видел на озере. Я почувствовал ужас, я понял, что это конец, и я закричал имя Зимы, и она, услышав, обернулась на меня.

Я перекинулся, я хотел броситься к ней, но взгляд её меня остановил – не полный ужаса или холода, не имевший ни капли презрения взгляд. Я понял абсолютно точно и абсолютно однозначно – она узнала в этот момент, как сильно я её люблю. Она почувствовала это ясно по одному только взгляду, потому что больше ничего – от начала мира и до его конца – больше ничего не мог я ей дать.

И это единственное, это полное и истинное моё чувство, мой первый и последний ей подарок, тронуло её сердце. Посмотрев в мои глаза, она вспомнила, как чисто и как сильно она сама однажды любила. Она вспомнила, кого она любила, и рассыпалось пеплом тёмным, пеплом белым рассыпалось всё, что тяготило её сердце. К горю моему – рассыпалось.