Нелл Уайт-Смит - Демонология и я. Сны Зимы

– Взаимно.

– Сядь, пожалуйста, – демон указал на стул таким тоном, будто я уже раздражал его и утомил.

– Я постою, – ответил я.

– Какой следующий шаг? – перешел к делу мастер Конструктор.

Я ничего не понял:

– Что?

– Ты действуешь по алгоритму.

– Я не…

– Заткнись, – нетерпеливо оборвал меня демон, но я из принципа не замолчал и договорил о том, что не понимаю, о чём он спрашивает, прямо во время его речи, – ты, скорее всего, не понимаешь, что и зачем делаешь. Но у меня нет времени перепроверять всю математику: один мой брат сейчас ведёт переговоры с психопаткой, а другой уже допрыгался, поэтому я просто хочу знать – какой шаг следующий.

– Я ненавижу математику, – сказал я демону, выцепив из этого потока слов, несколько знакомых, а потом сообщил ему, – я демонолог.

– Да. Всё отлично, ты демонолог. Тебя сделали. Теперь будь паинькой, просто выдавай мне результаты.

Я мило улыбнулся и ничего не ответил. Я всегда так делал, когда видел, что раздражаю кого-то. Пауза затянулась, и Конструктор, вынужденно и уже довольно открыто злясь, вежливо меня похвалил:

– Ты действительно особенный мальчик.

– Я не мальчик, – ответил я и хотел уже продолжать раздражать его дальше, но поймал себя на мысли, что не знаю причины, почему мне так хочется это делать. Мне вспомнилась та капля на раковине и ощущение озноба, что она с собой несла. Подкатила тошнота к горлу.

– Мой брат, ну тот, который допрыгался, – сдержаннее прежнего, как дебилу, пояснил великий демон, – следил за тобой на генетическом уровне задолго до твоего рождения. Ты – часть проекта, не просто связанного с предрасположенностью к мастерству, – это имеет отношение к новой Войной Теней. И вот – все говорят о возвращении Всадника Хаоса, предтечи Лабиринта; Ювелира вывели из игры одним толчком, вторым – оставили Храм беззащитным, и всё, что у меня есть на руках, всё, чем мой недалёкий брат благословил меня на священную войну за мироустройство – это… какой-то дрыщ с задатками алкоголика.

– Да на себя, вообще-то, посмотрите! – закричал, сорвавшись как-то неожиданно для самого себя, я, но в справедливости обвинения не сомневался, поскольку алкоголик уже как-нибудь да разглядит другого алкоголика. – Пусть я нигде не работал десять лет и занимался в основном тем, что пил взаймы, отдавая долг сексом, но это ваша вина! Лично ваша! Вы и ваш братец создали меня таким, какой я есть, и вышвырнули из Храма, оставив без поддержки и понимания, какое у меня в жизни место! Вы, может, знаете, что такое чувствовать себя вне машины жизни, понимать, что у тебя есть назначение, но в полотне Центра о нём никто ничего не слыхивал?! У демонов всегда есть место для Предназначения даже для такого тупого, как в Музыкальной Шкатулке, а у меня – ничего нет! Да все вокруг разговаривают при мне как будто я пустое место!

– У меня нет, – очень терпеливо повторил мне создатель мира, – на это времени.

– Мне совершенно плевать на ваше время! Это именно из-за вас я должен жить, зная, что я сын мерзавца и органической кошки!

– Откуда ты знаешь, кто твоя мать? – тихо спросил меня демон, и я, сам себя испугавшись, хотел уже пробормотать, что, наверное, подглядел это в своей личной карте, когда ту смотрела госпожа Кода, но Конструктор опередил. – Этого ни в одной твоей личной карте нет.

Я собирался что-то ответить, но осёкся. Меня обожгли чувства прозрения и мерзости.

Действительно – как и у многих оборотней, меня мучил определённого рода страх перед знанием о том, кто мои родители, поскольку это могли оказаться органические звери. Как сотрудника Центра меня учили опознавать этот страх в собственных воспитанниках и учили справляться с ним.

Обычно родители-оборотни заботились о двойном кулоне для своих детей – сделанном в виде украшения на шею официальном документе Центра, в котором указаны диджительные и литеральные имена родителей. Но даже самый простой двойной кулон – дорогая штука, позволить его могли не все, к тому же, родители далеко не всегда именно заботились о своих отпрысках, так что психологически о детях-оборотнях (как и вообще о детях) заботился именно Центр.

Как правило, оборотни всегда живут с другим оборотнем-погодкой в поле зрения. Это может быть воспитанник того же работного дома или один из тех, с кем пересекаешься на спортивных секциях или в библиотеке… Как правило, они начинают если не дружить, то общаться с пятого на десятое. В какой-то момент выпивают вместе и идут платить информационную пошлину в Центр, и так узнают, кто их родители.

Маленькая уловка Центра – если родители одного из оборотней не в полной мере живые существа, то и пара оборотней окажется не слишком тесно связана. Ведь после того, как один из них узнаёт, что именно привело к его зачатию, то вряд ли захочет смотреть на второго. Если оба родителя обоих оборотней – нормальные живые мужчина и женщина из механики и плоти, то степень близости ваших подопечных может быть любой, это вообще не важно. А вот если оба они несут в себе печать этой страшной пустоты в душе, то нужно очень постараться, они должны стать лучшими друзьями. Они должны стоять друг за друга стеной, и главное – никогда не становиться любовниками. Потому что эта печаль из тех, что отлично лечит дружба, а любовь делает невыносимой.

Так вот, что касается меня, у меня тоже имелся такой друг, паренёк весьма экзальтированный, ещё хуже в этом плане, чем я. Мы учились вместе, жили в одном работном доме, характерами как-то не сошлись, и… в общем, он умер лет в двенадцать, и я так как-то и не собрался заняться своим происхождением.

Иными словами, я не знал, кто моя мать. И никак не мог случайно узнать. И в то же время я знал. Прямо сейчас, стоя напротив Конструктора, я знал это точно, неопровержимо и совершенно спокойно, как знал, какой у меня цвет волос. Вы же не можете сказать или вспомнить, как узнали, какой у вас цвет волос вне зависимости от того, нравится он вам или не нравится.

Так вот, мне не нравилось, что моя мать – органическая кошка, но я совершенно точно это знал и не знал, откуда знаю. Возможно, дело в Конструкторе. В том, как пахнут его руки, – еле различимый аромат очень тревожил меня и, глядя на его ладони и пальцы, я что-то вспоминал. Я не мог описать этого запаха или с чем-то его сравнить, но знал, чем пахло – солёной водой и безопасностью.

– Скажи, какая у тебя паранормальная особенность, – спокойно произнёс Конструктор, – скажи, ради чего мой брат заставил меня однажды спасти твою жизнь, отказав в этом многим другим существам, более достойным.

– У меня нет никакой особенности, – прошептал я, отступив на шаг и попытавшись спрятать глаза, потому что мне хотелось больше места для себя, больше воздуха. Захотелось сесть, но найти глазами стул я не смог, и это заставило меня собраться, а за собранностью пришла злость, – вы не имели права создавать меня и бросать наедине с моими стремлениями одного!