Джаннет Инг - Под маятником солнца [litres]

– Я припоминаю только то, что ваш брат пьет чай без сахара, ну а как нравится вам, Кэтрин? – спросила она.

В чем бы ни была причина тех странных снов, я понимала, что моя ревность к ней совершенно неразумна, но ничего не смогла поделать с раздражением, которое вспыхнуло, стоило ей произнесла мое имя.

– Нет, не нужно подсказывать, я уже должна бы вспомнить. – Она тихонько хихикнула. Несмотря на пронзительные нотки в ее голосе, в веселости мисс Давенпорт всегда было что-то заразительное. – И конечно, себе я добавлю один кусочек сахара и никакого молока, разумеется. Молоко до того отвратительно!

– Два кусочка сахара и каплю молока, мисс Давенпорт, – я заставила себя улыбнуться, – лишь для того, чтобы перебить соль.

– О, до чего же официально! – воскликнула она. – Как будто мы не лучшие друзья. Вы просто обязаны звать меня Ариэль. Так поступает ваш брат, вы же знаете?

– Полагаю, именно так он и поступает.

– Что делает нас почти сестрами. – Она снова рассмеялась и сунула мне в руки чашку чая.

Я снова заметила в ее смехе ту хрупкость, которая заставляла гадать, что же является маской – испуганное, молчаливое существо, представшее перед Маб, или это – жизнерадостное и болтливое?

Я посыпала солью пирожные, но казалось, сейчас еда мисс Давенпорт не интересовала. Она пристально посмотрела на странную маленькую солонку на подносе, а затем опять принялась рыться в глубинах шкафа, обещая найти для меня еще что-нибудь красивое.

– Уверена, одно из этих платьев вполне подойдет, – сказала я, глядя на разложенную одежду, – они лучше любого из моих.

Трудно было поверить словам женщины в черном, что все платья новые, но я начала замечать их странности. Выцветшие и пожелтевшие, как и полагается одежде, которой больше ста лет, по подолу они были изношены слегка неравномерно. Кроме того, припуски на швы были опасно плотными. Эти платья были не созданы для того, чтобы их перешивали, и, что куда важнее, их никогда и не перешивали. Никаких следов от распоротых и наложенных заново стежков.

– Вам понадобится маска.

– Я думала, этому правилу нужно следовать не напрямую.

Она что-то невнятно пробормотала в ответ, и тут же на кровать обрушился водопад из масок.

– А на что это похоже?

Дверь гардероба скрывала от меня мисс Давенпорт, но я могла сказать, что та прекратила свои поиски и стоит совершенно неподвижно. Выражения ее лица я не видела.

– Прошу прощения?

– Я имею в виду, каково это – быть человеком? – в ее голосе звучала тоска.

– Не уверена, что смогу ответить.

– Самое раннее, что я могу вспомнить, – то, как бабушка Ариэль Давенпорт мне пела. Я свернулась калачиком у нее на коленях. На ней был красный фартук. Руки пахли тестом и дрожжами. А до этого никаких воспоминаний.

– Тут нет ничего необычного, – мягко сказала я. – Большинство людей немногое помнят из своего раннего детства.

– Временами я очень стараюсь вспомнить, что было до того, – она издала пронзительный и вымученный смешок, – а временами кажется, если не смогу вспомнить, то это станет доказательством. Чего-то.

– Не думаю, что понимаю.

– Мне сказали, что те воспоминания о бабушке Ариэль Давенпорт… что они не настоящие.

– Но почему?

– Мне сказали, что меня подменили после смерти бабушки Ариэль Давенпорт. – Она сделала паузу. – А значит, на самом деле я ее помнить не могу.

– И как же…

– Даже не знаю. – Она выбралась из шкафа, беззаботно пожала плечами и села рядом со мной. Затем небрежно провела рукой по глазам. – Как много вы помните из своего детства?

– Изрядно, но не из тех времен, когда была еще младенцем.

– Например? – с надеждой спросила она.

Я поняла, что ей хочется услышать историю.

– Мне всегда нравилось думать, что мое первое воспоминание – о Лаоне. Мне года три, наверное. Мы играем. Не помню во что, но мы прячемся под столом и должны вести себя очень тихо. Скатерть красная, и, кажется, я помню его пальцы, прижатые к моим губам.

– Это правда?

– Конечно.

Я коснулась пальцами рта, задержавшись в том воспоминании и отчетливо ощущая прикосновение брата к моей коже.

Мисс Давенпорт выдохнула с тихим свистом. Затем задумчиво сдвинула брови:

– А он об этом помнит?

– Вообще-то нет. – Я провела пальцем по губам и, закрыв глаза, почти почувствовала тепло его тела, обвивавшего мое в тесноте под столиком. – И тут нет ничего необычного. Память несовершенна.

– О, конечно. Я это знала.

– А почему вы спрашиваете?

– Я… – мисс Давенпорт замялась, и голос ее дрогнул, – я не почувствовала разницы, когда обо всем узнала. Когда мне сказали. Да и почему бы мне ее чувствовать? Я же всегда отличалась.

– Понятно…

Я не знала, что на это ответить. И в тот момент задумалась: а если подменышей нарочно создают неспособными до конца вписаться в мир людей, чтобы они хранили верность своим настоящим хозяевам? Что, если причуды мисс Давенпорт вложены в нее намеренно?

– Вы почти не рассказываете о том времени, когда фейри вас отыскали.

– А что тут рассказать? Они нашли меня и сообщили, что я – подменыш. Дали мне новое предназначение, когда я была запутавшейся и одинокой. Все лучше, чем быть одной. Я просто… мне просто было любопытно, каково это – иметь настоящие воспоминания.

– А разве ваши последующие воспоминания не настоящие?

– Настоящие, вернее, настолько настоящие, насколько мне это доступно. В конце концов, вряд ли я настоящая Ариэль Давенпорт. – Сверкнув улыбкой, она вскочила на ноги и схватила ближайшее платье. Мокрый шелк шелестел и струился в ее руках. – Оно напоминает вам о зиме?

Я позволила ей эту резкую перемену темы, и мы принялись оценивать наряды. Мой взгляд задержался на одном из платьев, скроенном из огромного гобелена. Чувствовалось, что прежде тот был неким живописным полотном, но из-за переставленных и укороченных швеей фрагментов почти утратил смысл. По голубому небу летели журавли, по звездным рекам бродили волы, кружились в танце женщины с удлиненными лицами. Глядя именно на это платье, труднее всего было поверить, что в прошлой жизни оно вовсе не было гобеленом.

В конце концов, оказалось, что выбор наш не имел никакого значения.

Раздался стук в дверь, и, открыв ее, я увидела серебряное дерево. На его ветвях сидел огромный орел, сжимая в лапах сверток. Птица смотрела на нас круглыми оранжевыми глазами и шевелила ушными пучками, пока мы читали надпись на посылке. Это был всего лишь забавный стишок: