Джаннет Инг - Под маятником солнца [litres]

Бальный зал освещали переливающиеся люстры, похожие на стеклянных медуз, каждое щупальце которых сжимало зажженную свечу. Они покачивались, хотя и не в такт музыке.

На хорах гармонично и слаженно пели птицы. Это не походило ни на неугомонный, жизнерадостный утренний щебет, ни на одинокие трели соловья. Однако их пение не напоминало и человеческое, когда из какофонии звуков создается музыка. Напротив, каждая птица издавала лишь одну идеальную ноту, поделив мелодию между собой. Начинал черный дрозд, затем он поворачивал голову, и клюв распахивала следующая птица.

Великолепный потолок скрыл прозрачный лед. Цепляясь за изогнутые нервюры, свисали сосульки. Расписные подвески и лепные выступы покрылись изморозью.

Все эти новшества отвлекали, и я не сразу заметила, что линии зала, как любой другой комнаты замка, неправильны. Изогнутые балки потолка ничего не поддерживали. Резные подвески и лепные выступы были разбросаны безо всякой цели и смысла, не столько ради украшения, сколько в попытке бездумного подражания.

– Кэти! – раздался голос моего брата.

Я резко обернулась и, увидев позади себя Лаона, улыбнулась, несмотря на то, что от него разило бренди. Маска «Домино» не слишком скрывала того, кто за ней прятался. Впрочем, костюм несколько изменил фигуру брата. Из-за черного камзола и накидки плечи его казались шире, а учитывая мои невысокие туфли, он казался еще и выше. Лаон навис надо мной, и из-за его роста я почувствовала всю жизнь мне знакомый укол досады.

– Ты… Ты… – он помедлил, – ты очень красивая.

Сердце затянулось узлом.

Я просто не могла припомнить, когда он в последний раз обращал внимание на мою внешность. Когда накануне своих первых танцев в доме у сквайра я вертелась перед ним в старых платьях, брат не сказал ни слова. Когда мы с деревенскими девушками, хихикая, обсуждали предполагаемое замужество и спрашивали его мнения, он тоже промолчал. И так же было, когда на его первую проповедь я пришла в своем лучшем платье, сколотом маминой брошкой.

Наверное, он со времен нашего детства не говорил ничего подобного.

Я нахмурилась, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Боль в груди была какой-то подспудно знакомой, словно я всю жизнь носила ее в себе, сама того не зная.

– Прости, – сказал брат, – не следовало ничего говорить.

– Нет, – ответила я. Получилось как-то неубедительно. – То есть… я не о том, что тебе бы лучше промолчать. Просто… я и не представляла, как давно ты говорил мне что-нибудь подобное.

Уголки его губ дрогнули и приподнялись.

Сбоку от меня как-то неестественно, дергано повторялось одно и то же движение. Седовласый джентльмен во фраке цвета зеленого бутылочного стекла резко подносил к губам бокал, который держал в руке. Затем чуть отклонялся назад, запрокидывал голову и возвращался в изначальное положение. После чего рука снова начинала свой путь.

Вино в бокале не убывало.

– С этим человеком все в порядке? – спросила я, склонив голову в сторону странного зрелища. – Он… повторяется!

– Ты о мужчине в зеленом?

Я кивнула.

Пока мы наблюдали, раздумывая, стоит ли нам приближаться, к человеку с бокалом подошел сухопарый мужчина в простом сюртуке и сбившемся на сторону шейном платке. По щелчку его пальцев музыка прекратилась, и в зале воцарилась полнейшая тишина. Все гости замерли. Мужчина дернул теперь уже неподвижного джентльмена за седые кудри, выдвинул вперед его голову и чем-то щелкнул по затылку. Керамическая маска распахнулась, открывая тикающее нутро заводного механизма.

Мы с Лаоном зачарованно следили за тем, как сухопарый незнакомец простукивает каждое медное колесико. Среди воцарившегося безмолвия было слышно, что он напевает себе под нос.

Я взглянула на Лаона, чтобы спросить, понимает ли он происходящее, но прежде чем успела произнести хоть слово, брат покачал головой.

– Боюсь, ни в малейшей степени, – прошептал он. – Ничего подобного я раньше не видел.

Мужчина закрыл маску и принялся возиться с рычагами управления, расположенными у основания шеи заводного человека. Затем подошел к нам и потянулся к Лаону, но не успел коснуться его шеи, как мой брат резко повернулся.

– Что вы делаете? – требовательно спросил он.

Мужчина поправил очки с толстыми стеклами и рассмеялся странным отрывистым смехом:

– Вы не из моих автоматонов!

– Разумеется, нет, – ответил Лан.

– Примите мои глубочайшие извинения, – сказал мужчина, протягивая ладонь для рукопожатия. – Мистер Коппелиус Уорнер, часовщик и ювелир. Всегда рад познакомиться в Аркадии с другими людьми.

Брат не позволил смутить себя излишней фамильярностью и, крепко пожав мистеру Уорнеру руку, представился.

– Так вы и есть миссионер! Много о вас наслышан, – произнес часовщик.

– Да, это именно я, – ответил Лаон.

– Хотя меня вам не нужно наставлять на путь истинный, я уже окрещен. Ведь мне, за грехи свои, выпало родиться англичанином, – сказал мистер Уорнер.

– А это моя сестра, мисс Кэтрин Хелстон.

– Восхищен, – слово слетело с его языка, словно тошнотворная ласка. – В королевствах фейри редко увидишь по-настоящему прекрасное создание. Вы – отрада для уставших глаз.

– Неужели вы пробыли здесь так долго, что солнце-маятник и рыба-луна уже не вызывают у вас удивления? – Я преподнесла вопрос как шутку, хотя мне было любопытно, как он вписывается в паутину Бледной Королевы.

– По множеству причин я пробыл здесь даже слишком долго. Но кто-то же должен поддерживать порядок. – Часовщик неопределенно взмахнул рукой и добавил, едва взглянув на моего брата: – Я думал, что у миссионера жена, а не сестра.

– У меня нет жены. – Лаон, стараясь сдерживаться, пристально посмотрел на мистера Уорнера. – Хотя, если вы имеете в виду Роша, то его жена, полагаю, никогда не покидала Англию.

– Конечно! Рош, оксфордец. – Часовщик не сводил с меня молочно-белых глаз. – Слышал о нем. Решительный парень. Человек со множеством вопросов, но не тех, на которые я действительно смог бы ответить. В то время я путешествовал с Зеленой Леди. Хотя слышал, что именно он положил начало этой моде на богословие в Аркадии. Скоро все лорды и леди приобретут себе миссионеров и разместят их в декоративных гротах. Думаю, что вы бы и в мешковине выглядели очень привлекательно.

– А я не думаю, что должна одеваться настолько дико, будто питаюсь саранчой и диким медом, – съязвила я.

– Саранчой? – Он моргнул, словно слепой.

– Иоанн Креститель? – Я смущенно опустила глаза, уж слишком привыкла к тому, как хорошо мистер Бенджамин знаком с Библией. И в ответ на недоуменное молчание часовщика торопливо забормотала объяснения: – Мне показалось, вы намекаете на его проповеди в пустыне Иудейской. Змеиные отродья, бегущие от гнева Божьего? О побуждении людей к водам покаяния?