Джаннет Инг - Под маятником солнца [litres]

Так бывает и с каждым, кто в это быстротечное время полон пренебрежения к своей жизни и, позволяя соблазнить себя сладким ароматом лживой приманки, из-за своих грехов становится врагом Царю славы. Он будет проклят, а когда умрет, то врата ада широко распахнутся перед тем, кто по безрассудству своему и вопреки мудрым наставлениям души предавался коварным наслаждениям тела. И когда искусный в злодеяниях обманщик принесет в эту цитадель, в эту огненную пучину тех, кто остался верен ему, тех, кто обременен виной, тех, кто пылко следовал его учению в дни жизни своей, то тогда, после их смерти, он крепко сожмет свои жестокие челюсти – врата ада. И тем, кто войдет сквозь них, нет ни помощи, ни спасения, ни бегства, точно так же, как рыбам, плавающим в море, нет возможности вырваться из зубов чудовища.

Наполовину погруженный в землю и прижатый к стенам Гефсимании, морской кит рокотал. Я слышала низкий, протяжный свист, а из одного из отверстий в коже жалобно текла струйка гравия.

Зверь был поистине гигантским и возвышался над нами словно дрожащая плетеная гора. Можно было разглядеть плотно перевитые друг с другом ветви и комья грязи в щелях между ними.

Я не просто так не желала покидать комнату, но брат Кэтрин Хелстон оставался настойчивым и безжалостным в своих приемах. Не обращая внимания на протесты, он подхватил меня на руки, опустил на пол и принялся натягивать мне на ноги чулки. Я извивалась и брыкалась, но он не сдавался.

– Спасибо, – смущенно пробормотала я. Охватившая меня ранее ребячливость развеялась, оставив после себя густой осадок стыда.

Он улыбнулся, и, несмотря на его героическую попытку сдержать самодовольство, я заметила это чувство в уголках его рта.

– Я хотела посмотреть, – призналась я, неопределенно махнув в сторону плетеной туши кита, – но не думаю, что смогла бы… себе позволить.

– Ты и раньше вела себя так, – ответил он, – я же помню. На этот раз меньше плакала, но осталась такой же упрямой. И это было куда сложнее…

– Тогда я была куда моложе! – ощетинившись, воскликнула я. – И ты обещал никогда больше не поднимать эту тему.

Брат Кэтрин Хелстон рассмеялся, его голубые глаза засияли ярче, чем в последние дни:

– Я имел в виду все те времена, когда ты…

Я игриво шлепнула его по плечу, чтобы он замолчал. Не хотелось вспоминать, как после смерти сестры Кэтрин Хелстон он вытаскивал меня из-под вороха одеял. Ему пришлось, терпя удары моих крошечных кулачков, натягивать на меня одежду, чтобы отвести на похороны. При этом воспоминании мои щеки покраснели от стыда.

Бок морского кита снова поднялся, зверь по-прежнему дышал.

Он по-прежнему был жив .

Я осторожно шагнула к нему.

Еще один вдох, и кит ударился о крепкие стены замка.

Вздрогнув, я отшатнулась.

Земля вокруг кита всколыхнулась, в воздух полетели комья грязи. Нас осыпало градом камней. Брат Кэтрин Хелстон укрыл меня, я позволила ему приблизиться, а себе – согреться в его объятиях.

Каким бы образом кит ни плавал сквозь почву, теперь ему это не удавалось. Земля удерживала его на месте, отдельные песчинки, разумеется, не могли стать зверю помехой, но все вместе они одолевали. Стены стояли крепко. Плетеная туша кита влажно скребла по камню. Я услышала треск дерева, а затем раздался долгий скорбный стон, и кит вновь успокоился, словно смирившись со своей судьбой.

– Он застрял? – предположила я.

– Бенджамин так сказал.

Залаял Диоген. С любопытством принюхиваясь, он сбегал вперед нас и вернулся. Пес был весь в грязи и с нетерпением ждал, когда мы его нагоним.

– Кит умирает, – сказала я, небрежно погладив неугомонную собаку по голове.

– Он выбросился на берег.

С каждым вздохом плетеная шкура зверя скрипела, натягивалась и едва не лопалась. Сквозь ил, набившийся между прутьями, сочилась мутная коричневая вода. Крошечные ручейки смывали налипшую грязь.

Обойдя кита, мы добрались до его пасти. Она была невероятно огромна и судорожно глотала воздух. Казалось, существо целиком состоит из одного рта. Целый склон разверзся провалом, который вел в темное нутро. Над входом в эту пещеру рядами сталактитов висели длинные белые клыки. Между ними болтались спутанные, похожие на виноградные лозы, волокна.

Я подумала о запрестольном образе в садовой часовне, о той кроваво-красной адской пасти, из которой Христос вытягивал души проклятых. Зияющая пасть кита оказалась ожившими ужасами средневековых фантазий. Я думала об извивающихся бледных фигурах на фоне красного ада. О черном чудовище и его трепещущем языке.

Кит был тем самым библейским Левиафаном.

Какой еще зверь мог оказаться таким огромным?

И все же, увидев его и почувствовав, как сплетенные ветви дрожат от моих прикосновений, я ощутила в себе некий подъем. Не слишком сильный из-за неминуемой кончины кита, но все же многообещающий. Заманчивый, хотя тень прежнего беспокойства и вернулась.

– Интересно, на что похожа амбра морского кита? – просила я.

– Интересно, на что похожа настоящая амбра? – брат Кэтрин Хелстон улыбнулся и положил свою руку рядом с моей, чтобы почувствовать дыхание умирающего кита. Наши пальцы прикоснулись и переплелись.

– Полагаю, мы бы разницы не заметили.

– Мне говорили, она пахнет дорого.

– Какая из двух?

– Настоящая. И что она вкусна, если добавить в негус.

Я рассмеялась, беспечность расцвела внутри меня. Сквозь кожу ладони я чувствовала биение сердца брата Кэтрин Хелстон.

– Насколько мне известно, – добавил он, – амбра морского кита пахнет дешевым вином.

– То есть, как ты в субботу вечером?

– Осмеливаешься порочить мою репутацию?

Пока мы наблюдали, дыхание кита – если это можно было так назвать – все замедлялось и замедлялось, пока наконец не замерло вовсе.

Секунды превращались в минуты, а зверь оставался неподвижен. Бока больше не вздымались, воздух не устремлялся внутрь и не уносился прочь. Не стало ни толчков, ни дрожи, ни волнения.

– Надо в него забраться, – сказала я и ощутила, как по спине пробежал трепет от предвкушения: страх добавлял чувствам приятную остроту, а не необузданный ужас.

Мы раздвинули занавес из белых свисающих волокон. Те скручивались от прикосновений трости, обвивались вокруг нее, точно ленты майского дерева. Брат Кэтрин Хелстон поднес к образовавшемуся проему фонарь, но внутри кита оказалось светло.