Владимир Корчагин - Женщина в черном

Так прошло минут десять. Потом — пятнадцать. Двадцать! Сумерки начали сгущаться все больше. Дальний конец просеки совсем утонул в густом мраке. Олег по-прежнему не появлялся.

Что же могло случиться? Вчера на вокзале он сам убедился, что Погодин никуда не уехал, и, следовательно, предположения Никиты более чем основательны. Там же, на вокзале, они еще раз уточнили место и время встречи. И тем не менее Олег так и не пришел.

Никита снова взглянул на часы. Время приближалось к половине девятого. Стало совсем темно. Больше медлить было нельзя. Погодин мог нагрянуть с минуты на минуту.

— Пойдем, Инга, — шепнул он, взяв ее за руку. — Иначе можем опоздать.

— Но как же ты без Олега?

— Ничего. Там видно будет…

— Ой, страшно, Никита!

— Пойдем, пойдем! Чего страшно? Погодин один, а нас с Львом Яковлевичем будет все-таки двое. К тому же у преступника всегда больше оснований бояться.

— Ну, пойдем…

Они бесшумно проскользнули сквозь лаз в заборе, осторожно поднялись по еле заметной в темноте тропинке к дому, благополучно прокрались в библиотеку.

В доме было тихо.

— Теперь слушай, Никита, — зашептала Инга. — Отсюда, из библиотеки, есть выход прямо в коридор. Там, слева, почти в конце его — обитая войлоком дверь. Она ведет в комнату, из которой можно подняться по лестнице на второй этаж. Дверь эта всегда заперта. Мне, как я уже говорила, было строго-настрого запрещено входить в нее. Но Анна Петровна могла подниматься наверх в любое время. У нее есть собственный ключ.

— А другого пути наверх нет? — поинтересовался Никита.

— Нет, туда идет одна-единственная лестница. Только по ней можно подняться в лабораторию деда.

— Значит, Погодину не миновать этой двери?

— Ни этой двери, ни этого коридора.

— А отсюда, из библиотеки, можно видеть дверь?

— Нет, коридор делает изгиб. Но в конце его есть небольшой чуланчик. Дверь в него не запирается. Там дядя Семен хранит свой садовый инвентарь. В этом чулане мы и спрячемся.

— Тогда пошли.

Инга приоткрыла дверь и прислушалась. Из коридора, слабо освещенного одной матовой лампочкой, не доносилось ни звука. Она тронула Никиту за плечо:

— Пошли.

Они тихонько, на цыпочках, прокрались в чулан, закрыли за собой дверь. В чулане было темно и душно. Пахло пылью и сухой травой.

— Давай приоткроем немного дверь, — шепнула Инга. — Снаружи это будет незаметно, зато нам будет легче дышать. Кто знает, сколько придется тут просидеть.

— Да, пожалуй, — Никита встал так, чтобы сквозь образовавшуюся щель можно было хорошо видеть вход на лестницу. Инга примостилась у него за спиной. Теперь оставалось только ждать.

Впрочем, ждать пришлось недолго. Уже через четверть часа к дальнем конце коридора, за входом в библиотеку, послышались шаги, а еще через мгновение из-за поворота вывернули две человеческие фигуры. В передней из них Никита узнал Анну Петровну. А за ней… За ней вышагивало нечто совершенно невообразимое. Только присмотревшись внимательнее, Никита понял, что это был мужчина с натянутым на голову капроновым чулком. Анна Петровна шла уверенно, как и подобает хозяйке дома. Погодин же — теперь, когда они подошли ближе, Никита все-таки узнал его, — явно нервничал, вертел во все стороны головой и даже, как показалось Никите, на миг уставился безглазой головой на приоткрытую дверь чулана. Никита похолодел от волнения. Но Анна Петровна уже подошла к двери, легко, привычным движением отомкнула ее и, втолкнув в нее Погодина, быстро пошла прочь. Дверь осталась открытой.

— Ну, что? Что там? — прошептала Инга, сжимая руку Никиты.

— Погодин пошел наверх. Анна Петровна вернулась обратно.

— Теперь ты пойдешь за ним?

— Подожду немного. Надо дать ему возможность показать свои намерения.

Однако ждать долго не пришлось. Уже в следующую минуту там, наверху, что-то грохнуло, послышался звон разбитого стекла, раздался негромкий старческий возглас и сразу — приглушенный вопль, перешедший в хрип.

— Ой, это дедушка! — в ужасе закричала Инга.

— Бегу, Инга! А ты останься внизу. Или на лестнице. Только ни в коем случае не поднимайся наверх.

Никита бегом, в несколько прыжков, поднялся по лестнице, пересек небольшую темную комнату и вбежал в обширный зал, заставленный столами с многочисленными штативами, колбами, ретортами и тому подобными вещами, составляющими непременную принадлежность любой исследовательской лаборатории. Лаборатория была ярко освещена, и он сразу увидел, что в дальнем углу ее, у вытяжного шкафа, склонилась над распростертым на полу стариком в темном лабораторном халате долговязая фигура Погодина. Голова его была все так же затянута чулком, на руках белели тонкие хирургические перчатки. Старик лежал неподвижно, но глаза его были раскрыты, во рту темнел свернутый из тряпья кляп, а руки были уже стянуты прочным капроновым жгутом. Заслышав шаги, Погодин вскочил как подброшенный пружиной и отступил к вытяжному шкафу.

— Снимай чулок, Погодин, я тебя сразу узнал, — проговорил Никита, направляясь к нему и не зная еще, что дальше делать.

Прежде всего надо было, конечно, помочь академику. Но Погодин уже оправился от первого испуга и, увидев, что никого, кроме Никиты, в лаборатории нет, быстро пошел ему навстречу:

— А-а, это ты, Гамов! Решил, что перехитрил меня? А это видел?

В руке Погодина сверкнул нож. Никита непроизвольно отступил к двери. Но противник его ловко, как кошка, обежал разделяющие их столы и, подскочив к двери, запер ее на задвижку. Никита поспешно обвел взглядом все помещение лаборатории. В дальнем углу ее была еще дверь. Можно было бежать через нее. Но оставить в беде старого человека, бросить на произвол судьбы оказавшуюся на лестнице Ингу… Нет, только не это! Оставалось одно.

— Слушай, Погодин, давай договоримся по-хорошему. Все равно ты раскрыт. Теперь в любом случае тебе не удастся воспользоваться бумагами Гридина. Брось свою затею и уходи отсюда подобру-поздорову. Уйдешь — все останется между нами. Не уйдешь — пеняй на себя!

— Мать честная, он еще грозит! Да что ты сможешь сделать мне, проклятый правдолюбец? Выйти тебе отсюда некуда. Девка твоя, что верещит за дверью, ничем не поможет. С дачи ей не выйти: Анна не выпустит. Телефонный провод я оборвал. А ты — грозить! Да я всех вас сейчас перережу к чертовой матери, а своего добьюсь! — он сбросил с головы чулок и с отвратительной гримасой садиста начал медленно, как хищный зверь, наступать на Никиту, выставив вперед нож и не спуская глаз со второй закрытой двери.

«Нет, так легко я тебе не дамся!» — Никита схватил первый попавшийся штатив и, не думая больше ни о чем, видя перед собой только эту искаженную нечеловеческой злобой физиономию, ринулся на приближающегося врага. Но тот сделал резкий выпад, выбил у Никиты штатив, и в то же мгновение острая боль ожгла руку и правый бок. Пол, столы, стены вдруг покачнулись, поплыли перед глазами, Никита почувствовал, что валится с ног. А нож в руке Погодина вновь поднялся вверх, описал широкую дугу, еще минута и… Но в это время за спиной врага мелькнула какая-то тень, сверху нависло что-то блестящее, похожее на бутылку из-под шампанского. И это что-то с силой обрушилось на голову Погодина. Он ойкнул, обмяк и начал медленно оседать на пол. А из-за спины его показался мальчик, худенький, тонконогий подросток лет десяти-двенадцати, с бледным испуганным лицом. В одной руке он действительно держал бутылку, другой старался придержать распахивающиеся полы расстегнутой, видимо, наспех наброшенной рубашки. Увидев кровь, струящуюся из рукава Никиты, и распростертого на полу академика, мальчик страшно вскрикнул и бросился к старику с перекошенным от ужаса лицом.