Владимир Корчагин - Женщина в черном

— Боже! Боже мой! — схватился за голову Гридин. — И, значит, все это время… Все эти двенадцать лет…

— Да, все это время вы были жертвой самой отвратительной лжи. И в то же время — верьте мне! — все эти двенадцать лет у вас не было более верного и более преданного друга, чем Анастасия Ивановна.

— Нет-нет, не продолжай! И без того я никогда и ни перед кем не чувствовал себя так виноватым, как перед Настей Кедровой. И перед нашей с ней… Но это после. После! Придет время, и я расскажу тебе все-все! Но сейчас… Сейчас я просто не готов к такому разговору. К тому же вот-вот вернется Инга. А ей будет особенно больно услышать, что я должен буду рассказать. Отложим это хотя бы до вашей свадьбы.

— Ну что же, как вы сочтете нужным. Но почему бы вам все-таки не встретиться с Анастасией Ивановной, не навестить ее? Должен же кто-то сделать первый шаг. А без этого… Неужели вы допускаете, что ее не будет на нашей свадьбе?

— Нет, это было бы… просто невероятным. Но с какими глазами я предстану перед ней сейчас? Что скажу? Если б хоть какой-нибудь предлог…

— А предлог есть. Я ведь не рассказал еще об одном обстоятельстве, с которым столкнулся в последнее время. Вы помните историю исчезновения так называемой «синей тетради»?

— Ты имеешь в виду записки моего ближайшего помощника Михаила Глебова?

— Да.

— Перед ним я тоже виноват, Никита. Не понял, недооценил, не уберег человека. И какого человека! И Бог поделом наказал меня за это. Потеря «синей тетради» — невосполнимая утрата и для меня, и для всей нашей науки.

— А если бы она нашлась?

— Этого не может быть. По имеющимся у меня сведениям, записки Глебова попали в руки очень злобного, очень непорядочного человека. И скорее всего тот уничтожил их. Это в лучшем случае. А в худшем — продал таким же бесчестным негодяям, как он сам.

— Нет, Лев Яковлевич, «синяя тетрадь» цела и невредима.

— Что-о?! — старый академик побледнел от волнения. — Ты шутишь?

— Нет, и мы хотели бы вернуть ее вам.

— Кто это «мы»? И почему «вернуть»? Я не имею на нее никаких прав.

— Мы — это я, Анастасия Ивановна, Алекс, один очень маленький, очень добрый человечек, но прежде всего его мать, брошенная дочь вашего двоюродного брата. Это она, точнее они со своей матерью, бывшей женой Николая Ефимовича, изъяли у него и сумели сохранить бесценные материалы. Но сама несчастная женщина не успела передать вам их. Она скончалась всего за несколько дней до кончины Алекса. Но еще до этого попросила Алекса выполнить ее волю и вернуть, именно вернуть вам записки Глебова, потому что только вы сможете обратить их во благо человека. Ну, а мы с Анастасией Ивановной и сыном этой женщины просто помогли ей это сделать. Позже я расскажу вам, как все это было. А сейчас — вот она, «синяя тетрадь». — Никита извлек из кармана драгоценные записки и положил на стол перед академиком.

Тот осторожно раскрыл тетрадь на первой странице, пробежал несколько строк и вдруг всхлипнул, закрыв глаза рут кой, и отвернулся к окну:

— Прости, Никита, но я… Я просто не могу… Ведь, столько всего сразу… — Академик снова закрыл глаза ладонью. Но в это время сверху спустилась Инга. — Ну, что Андрюша, Инга? — обратился он к ней, стараясь скрыть набежавшие слезы.

— Ты прав, у него небольшой жарок. Но дышит спокойно.

— Я так и думал. Немного перегуляли вы сегодня. Я поднимусь к нему. Да и… сам отдохну немного. А вы…

— А мы пойдем подышим свежим воздухом. Верно, Никита? — сказала Инга.

— Да, пожалуй, — согласился тот.

Они накинули плащи и вышли на улицу.

Дождь перестал. Небо очистилось от туч. Яркие звезды, как горячие угольки, сверкали на черном бархате неба. Большая полная луна медленно поднималась над еле видимой кромкой леса.

— Вот она, божественная красота, — чуть слышно прошептала Инга, теснее прижимаясь к Никите.

И вдруг вскрикнула:

— Ой, смотри! Вон там, под фонарем!

Никита поднял глаза и похолодел от страха. Из ночной тьмы, в узком пучке света, идущего от фонаря, прямо на них в упор смотрели полные боли и отчаяния глаза женщины в черном…

Нет, наверное, человека, который бы не испытывал волнения, даже страха перед защитой диссертации. Но тем приятнее бывает покинуть заседание ученого совета с сознанием одержанной победы, с глубоким удовлетворением от результатов огромной многолетней работы, получившей должную оценку со стороны больших ученых и взыскательных производственников.

Именно в таком состоянии спускался Никита по широкой лестнице, идущей из актового зала института в обширный гулкий вестибюль, сразу же по оглашении результатов тайного голосования.

Там, в актовом зале, все еще оставались его коллеги, геологи и геофизики, научные работники института и прибывшие из многих экспедиций специалисты-практики, поисковики и разведчики нефтяных месторождений. Они продолжали обсуждать только что свершившееся действо, громко споря, живо обмениваясь мнениями. Многие из них, наверное, еще искали глазами виновника сегодняшней дискуссии. А он выскользнул, пользуясь общей суматохой, из душного зала, чтобы здесь, в тиши и прохладе пустого вестибюля, наедине с собой привести в порядок свои чувства, унять не в меру расходившиеся нервы.

Он еще вернется туда, наверх, и будет снова принимать поздравления, отвечать на бесчисленные вопросы, растолковывать настырным производственникам отдельные положения своей теории. А сейчас ему хотелось одного: выскочить под сгустившиеся сумерки ноябрьского вечера и глубоко, всей грудью, вдохнуть пьянящую свежесть тугого осеннего воздуха.

Он быстро пересек вестибюль, толкнул плечом тяжелую входную дверь и едва не столкнулся с поднимающимся в подъезд Олегом.

— Здравствуй, Олежка! Ты чего это тут? — удивился Никита.

— Привет, Никита. Ну, как твои дела? Порядок?

— Да вроде более или менее. А ты разве не был там? — кивнул Никита в сторону актового зала.

— Опоздал, как видишь. Так уж получилось. А Разин и другие зубры были?

— Были, но молчали, как в рот воды набрали.

— Да, наступил ты им на хвост.

— Против фактов не поспоришь.

— А как голосовали, единогласно?

— Сорок три — за, четыре — против.

— Все-таки против! Но это все, что им еще оставалось. Да так даже лучше: четыре против. В ВАКе, говорят, не любят, когда степень присуждают единогласно.

— Ну, до ВАКа еще палкой не докинешь. А сегодня пришлось попариться.

— То-то ты как взъерошенный петух.

— Да, вышел вот проветриться.

— Слушай, Никита, ты мне друг? — спросил неожиданно Олег.

— Что за вопрос? Друг, конечно.

— А скажи честно, мы с отцом здорово помогли тебе провернуть защиту?

— Еще бы не здорово! Разве без вас я смог бы так легко связаться с Георгием Александровичем и провести производственный эксперимент. А без этого…