Владимир Корчагин - Женщина в черном

Занятый такими мыслями, Никита медленно поднялся на знакомую площадку четвертого этажа старой пятиэтажки и готов был уже нажать на кнопку звонка, как дверь раскрылась, и из нее вышла… женщина в черном.

Никита в страхе отшатнулся в сторону. «Что это?! Почему она вновь явилась мне? Откуда взялась здесь? Что ей надо?» — молнией мелькнуло у него в голове.

Занятый новой работой в институте и заботами о предстоящей свадьбе, он и думать забыл о загадочной монахине. И вдруг опять встретил ее! Да где, в квартире Анастасии Ивановны Кедровой! Это было настолько удивительно, неожиданно, необъяснимо, что он едва поверил своим глазам. Но таинственная женщина в черном стояла в двух шагах от него. И кроме них двоих на площадке не было ни души. В страшном недоумении и растерянности Никита попятился назад и прижался к стене, надеясь, что странная незнакомка обойдет его и спустится по лестнице вниз. Но черная монахиня двинулась прямо к нему, подняла руку вверх, устремила на него слезящиеся глаза:

— Позволь мне, сынок, благословить тебя. Позволь воздать благодарность за все, что ты сделал для отца моего и дочери моей. Позволь денно и нощно молиться за благо твое и твоей будущей семьи.

С этими словами она трижды размашисто перекрестила Никиту, поклонилась ему в пояс и только после этого начала медленно спускаться вниз по лестнице.

А Никита как стоял, прижавшись к стене, так и остался стоять, окончательно сбитый с толку тем, что услышал от старой женщины: при чем здесь ее отец и дочь? И почему она должна молиться за благо его самого и его будущей семьи?

И только после того, как внизу хлопнула входная дверь, он словно очнулся и поспешил позвонить в дверь Кедровой, надеясь хоть от нее получить объяснение всего происшедшего.

Однако Анастасия Ивановна встретила его так, будто ровным счетом ничего не произошло, и сразу заговорила об Инге:

— Ну как она, наша девочка? Натерпелись вы, наверное, страху? Берг мне все рассказал.

— Да, пришлось поволноваться. Но все обошлось. Спасибо Олегу со Светой. Только, Анастасия Ивановна, неужели мы снова оставим в покое этого озверевшего партократа?

— Серьезный вопрос… В этом последнем злодеянии к нему не подкопаешься. Но есть у меня одна зацепочка. Один мой бывший сослуживец недавно раздобыл документ большой убойной силы. Оказывается, в свое время наш уважаемый Николай Ефимович настрочил донос на одного известного человека, который занял сейчас, после реабилитации, высокий ответственный пост. Так вот, стоит дать ход этому документу… Но это после. А сейчас… Что это ты вроде в растрепанных чувствах? Или еще что-нибудь стряслось?

— Не знаю даже, как вам сказать… Сейчас, когда я только что поднялся к вам…

— А-а, встретил мать Евдокию? Она часто заходит ко мне. Но что это тебя так встревожило?

— Хорошенькое дело — что встревожило! Она словно преследует нас с Ингой, эта женщина в черном. А сейчас вдруг начала благодарить меня за то, что я будто бы сделал что-то хорошее для ее отца и дочери. Я не знал, что и подумать! Вы что-нибудь понимаете во всем этом?

— Сказала, что благодарит тебя за твою заботу об ее отце и дочери? Так и сказала?

— Да. И хочет почему-то денно и нощно молиться за меня и мою будущую семью. Что все это значит?

Анастасия Ивановна долго молчала, будто решала какую-то чрезвычайно сложную задачу. Потом сказала:

— Ну, что же… Видно, пришло время все тебе рассказать, Никита. Итак, слушай. Помнишь, как в прошлый раз ты спросил, любила ли я Льва Яковлевича? Я тогда ничего тебе не ответила. Теперь отвечу. Да, я любила его всю жизнь. С той самой студенческой поры, когда впервые увидела его за университетской кафедрой. А он… Он заметил меня как женщину лишь после того, как ему стало совсем уж невмоготу со своей молодой женой-секретаршей. Помнится, я немного говорила тебе об этом. Впрочем, может, и тогда я стала нужна ему лишь как фея-утешительница. Но… как бы там ни было, у нас родилась дочка. Льва Яковлевича это, кажется, не очень обрадовало. Да я понимаю его. Он жил только своей работой, своими исследованиями. Я тоже не могла уделить девочке много внимания. Тоже была увлечена работой, порой сутками не выходила из лаборатории.

Словом, отправила я свою дочку к родителям в деревню. Это было здесь, неподалеку. Поэтому я частенько навещала ее. И баловала сверх всякой меры. Материальные возможности мои это позволяли. Лев Яковлевич тоже не скупился на подарки дочери. И как-то не подумали мы оба, что только портим ее этим. Дочь выросла бездушной эгоисткой. И в довершение ко всему, не выходя замуж, родила ребенка.

Но это было бы полбеды. Я вырастила бы внучку. Но эта девочка… — Анастасия Ивановна судорожно вздохнула и зажала глаза рукой. — Но эта девочка, Никита, родилась без обеих ног…

Больше она не могла вымолвить ни слова, прижала платочек к глазам и затряслась в беззвучных рыданиях. Никита легонько погладил старую женщину по седым рассыпавшимся волосам, предложил стакан воды. Но она лишь покачала головой и, немного успокоившись, продолжала:

— Так вот, внучка моя родилась уродцем. А дочь не захотела даже взять ее из родильного дома, уехала со своим дружком куда-то в другой город. Убитая таким несчастьем, вне себя от горя, я бросилась к Льву Яковлевичу, стала просить его помочь девочке, воспользовавшись сделанным им открытием. Мы к тому времени почти закончили работу над соответствующим препаратом и, хотя большая часть испытаний была еще впереди, я верила Льву Яковлевичу как Богу. Лев Яковлевич, естественно, не сразу отважился на столь рискованный шаг. Мы оба понимали, чем может закончиться наша безумная затея. Но горе пересилило страх.

Мы решили забрать внучку к себе и попытаться избавить ее от врожденного уродства. Однако на пути у нас встал закон: в соответствии с существующими правилами ни он, ни я не могли удочерить девочку, ее должны были поместить в специально созданный для таких дефективных детей дом ребенка. Я готова была выть от горя. Но Бог сжалился надо мной. Незадолго до этого Боря, сын Льва Яковлевича, женился на Люсе. И они — святые люди! — согласились взять девочку в свою семью.

— Так это была Инга?! — вскричал Никита, мигом вспомнив, что говорил ему при последней встрече Алекс.

— Да, это была Инга, моя и Льва Яковлевича внучка, которую я полюбила больше, чем родную дочь.

— Вот оно что! Значит, настоящей матерью Инги была ваша дочь?

Анастасия Ивановна лишь молча кивнула головой.

— А отец?.. — несмело спросил Никита, и смутили догадка снова шевельнулась где-то в глубине его сознания. — Он так и не…

— Отец… Какой он отец? — с жаром перебила его Анастасия Ивановна. — И кто знает, где он сейчас, этот проходимец! Вот все, что от него осталось, — она нервно полистала лежащий на столе альбом и указала на небольшую выцветшую фотографию.