Владимир Корчагин - Женщина в черном

— Откуда же ты узнал, что я такими вещами занимаюсь?

— А вон тетя Настя рассказала, я и нарисовал для тебя. А это вот, — Колька положил на стол другой рисунок, — для тети Инги. Это ведь она была той девочкой, на которую я похож?

— Верно. Как ты догадался?

— А я и раньше знал, что мы похожие. Мне тетя Настя говорила. Я ей цветы нарисовал. Она ведь любит цветы?

— Очень любит.

— Я так и думал. Все хорошие тетеньки любят цветы. Ты обязательно отнеси ей эту картинку. Скажи — от Кольки.

— Отнесу, Коля. А теперь иди погуляй. Мы с тетей Настей поговорим еще немного. А потом с тобой конструктором займемся.

— Ладно, я пойду. Только ты не уходи без меня.

— Нет, как можно.

Колька выскочил за дверь. А Никита снова обратился к Анастасии Ивановне:

— Так вот, Коля… Говорили мы с Ингой и о Коле…

— Уж не хочешь ли сказать, что и его вы усыновите?

— А почему бы нет?

— Разве ему плохо здесь, у меня?

— Нет, не плохо. Но ведь на будущий год мальчику в школу. Потребуются официальные документы. Что мы предъявим?

— Ох уж эта официальная бюрократия! — вздохнула Анастасия Ивановна. — Так же было и с Ингой. Ну что же, если вы так решите… Но давай договоримся, что пока это будет только для властей. А жить он останется у меня. Привыкла я к нему, Никита. Поверь, нелегко быть всегда одной.

— Хорошо, Анастасия Ивановна, там видно будет. А с Андрюшей все решено. Как только мы с Ингой поженимся, так сразу подадим заявление на его усыновление. Он, знаете, сразу привязался и ко мне, и к Инге, но… Вам не кажется странным, что в такой сравнительно короткий отрезок времени в одном городе, да что там в одном городе — почти в одной семье сразу два таких несчастья?

— Нет, не кажется. Именно потому, что произошло это, как ты выразился, почти в одной семье. Дело, видимо, в неблагоприятных мутациях какого-то гена или группы генов, мутациях, унаследованных от одного родоначального генотипа, каким является генотип Льва Яковлевича. Недаром в обоих случаях они проявились лишь в третьем поколении.

— Но если так, то не могут ли они проявиться и в последующих поколениях?

— Я понимаю твое беспокойство, Никита. Оно было бы обоснованным, если б речь шла о родственном браке, ну, скажем, браке между Ингой и Андрюшей. Для вас с Ингой это почти исключено. Да теперь и не так страшно. Окончательно разработанная методика Льва Яковлевича, как сказал мне Берг, позволяет произвести необходимое вмешательство в генотип ребенка еще в период его внутриутробного развития. А любые отклонения плода от нормы сейчас устанавливаются еще на стадии беременности. Кстати, в ближайший четверг Лев Яковлевич доложит о результатах своих исследований на расширенном заседании ученого совета института иммунологии. Вот где мне хотелось бы побывать!

— Так в чем дело?

— Ну, как же… Снова увидеться с Львом Яковлевичем?.. Нет, нельзя! Разве посидеть незаметно где-нибудь в сторонке… Но там будет столько наших общих старых знакомых! Ты слышал, конечно, что его пригласили снова возглавить институт?

— Да, я знаю это и очень рад за Льва Яковлевича. Но, Анастасия Ивановна, мы опять отвлеклись, и вы так и не сказали, кто же эта женщина в черном?

— Дойдем сейчас и до твоей женщины в черном, — Анастасия Ивановна вздохнула, снова поникла головой. — Я сказала уже тебе, что наша с Львом Яковлевичем дочь, родив девочку-уродца, отказалась от своего ребенка, бросила университет и уехала с Александром в другой город. И там… Словом, через два года она вернулась. Одна. Больная. Озлобленная. Разуверившаяся во всем и вся. И когда узнала, как сложилась судьба ее девочки и поняла, что потеряла на нее все права, то в порыве отчаяния, в порыве раскаяния за свой легкомысленный поступок попыталась покончить с собой. Я спасла ей жизнь. Но не смогла помочь справиться с угрызениями совести. Да и кто мог бы помочь ей в этом?

Промучившись еще с полгода, она решила уйти из мира, постриглась в монахини, но и там не нашла успокоения и до последнего времени…

— Так это она?!! — вскричал Никита, не дослушав рассказа Анастасии Ивановны. — Та женщина в черном, та монахиня, что благословила меня сейчас, выйдя отсюда, это…

— Да, это она, наша с Львом Яковлевичем дочь, мать Инги, несчастнейшая из женщин, вечная боль моей души…

Анастасия Ивановна надолго замолчала, видимо, уйдя в свои горькие воспоминания. Молчал и Никита, потрясенный всем только что услышанным. И только много минут спустя Кедрова вновь заговорила тихим надломленным голосом:

— Но уход в монастырь не принес ей покоя. Желание хоть изредка, хоть издали взглянуть на свою дочь сделалось для нее своего рода навязчивой идеей. Вот почему вам с Ингой показалось, что она преследует вас. Все осложнялось тем, что свою несчастную любовь, плодом которой явилась Инга, она считала великим грехом, и когда рядом с Ингой появился ты, она сочла, что такой же грех ждет и ее дочь, что именно таким образом Бог решил покарать ее за то, что она совершила в молодости. Только сегодня я смогла убедить ее, что Инга выходит замуж, и она поверила, что Бог снял наконец проклятье, витавшее над всем нашим родом: ведь я в ее глазах такая же грешница, как она сама. Вот и вся тайна твоей женщины в черном. У нее, как видишь, были все основания поблагодарить и благословить тебя. Я могу только присоединиться к ней: для меня ты сделал не меньше, чем для нее. Что стоит одна твоя схватка с Погодиным и помощь, оказанная Льву Яковлевичу. А теперь вот еще и это покушение на Ингу. Спасибо тебе, дорогой мой! Дай Бог вам с Ингой самого большого счастья.

— А она, Инга, даже не догадывается, кто ее истинные родители?

— Инга не знает ничего ни обо мне, ни о матери Евдокии. И я думаю, ей и не стоит знать обо всем этом, как и об отце своем, умершем Александре, как бы мы ни относились к нему. Достаточно двух несчастных женщин, изнемогающих под муками совести. А эти муки… Но хватит о грустном! Расскажи лучше, как твои дела в институте? Скоро ли ваша с Ингой свадьба?

— Свадьба в эту субботу, Анастасия Ивановна. Я и пришел к вам пригласить вас на это торжество.

— Спасибо, Никита, спасибо, дорогой. Но я, право, в растерянности… Ведь там будет и Лев Яковлевич.

— Конечно. Как же без него!

— Но мы столько лет не виделись…

— Вот и пора вам наконец увидеться. И не украдкой, как вы собирались на этом ученом совете, а прямо, открыто, в кругу всей нашей семьи.

— А как воспримет это он?

— Я думаю… Нет, я уверен, я знаю точно, — он будет рад вам, Анастасия Ивановна. А вы сами? Разве для вас не будет радости в этой встрече?

— Нет, Никита. Я рада, что у Льва Яковлевича все хорошо закончилось, что он снова свободен, что он сможет вновь открыто заниматься своим любимым делом. Я безмерно рада за него. Но в нашей встрече не будет радости. А будет боль. Одна боль…