Аркадий Никитин - Мельников

На этом родионовы рассуждения и оборвались – его вдруг окликнул до предела мерзенький и гнусавый голосок, какими в фэнтэзи-вселенных обычно наделены гоблины, гремлины и прочая нечисть низшего ранга:

– Э, слышь, ты!

Родион резко обернулся и увидел трех пацанят лет одиннадцати-двенадцати, с такими неприятными и, непонятно, то ли грязными, то ли неровно загоревшими мордами, как будто они только что со съемочной площадки, где этих самых гоблинов и изображали. Он хотел было осадить зарвавшуюся шелупонь, но рот был как будто наполнен водой и в придачу к тому зашит. Зато мысли были по-прежнему прозрачны и членораздельны:

– Блин, да я же сплю… Все как в реале. Давно такого…

– Слышь, есть че? За причу поясни? – гоблины уже окружили Родиона, он рассматривал их с искренним интересом – казалось бы, по всем правилам они должны были быть ниже его на голову, а тут они смотрели прямо в глаза.

– Ха, чего только во сне не бывает. Че за рожи! Губы какие-то оплавленные… Он с горячим утюгом сосался? А у этого сига в зубах. А у того за ухом. Где я такого насмотрелся?.. Стоп, стоп, какая нафиг прича?

Едва Родион сообразил, что видит окружающий мир сквозь неровную завесу густой челки, закрывающей пол-лица (а такой прически он не носил никогда), как вожак гоблинов со словами «Ты че, не просекаешь?» с силой толкнул его рукой в грудь. Пятая точка неприятно встретилась с твердым грунтом. Непонятно откуда взявшаяся челка разлетелась по лицу. Глядя на чересчур обнаглевших для юнитов первого уровня гоблинов, Родион подумал:

– Чет реалистичность совсем зашкаливает…

Он окончательно растерялся. Из старого деревянного окна, крашенного белой, облупившейся от времени эмалью раме, каких составлено вдоль забора было немало, и рядом с одним из которых он совершил вынужденное приземление, на него смотрел не привычный Родион из Зазеркалья, а какая-то русая девочка-одиннадцатилетка с огромными синими глазами посреди бледного личика, общего с которой привычное отражение имело немного, разве что некоторую худобу.

Родиону частенько снился, как он сам говорил, «непотребный трэш». И к тому фаршу, который появляется, когда до конца созревшее и завершившее свой цикл тело прожитого дня проходит сквозь мясорубку дремлющего сознания, он относился философски и вопрос « But is this the stuff dreams are made of?» перед ним не возникал в принципе. В конце концов, вот фарш, а вот котлеты, никакой мистики, никакого «супернатурала». Только котлеты. Но в этот раз было не до котлет.

– Пацантре, ни*** себе! Да это дев…

Родион окончательно перестал успевать за ходом чудных событий – Бам! – Лоб вождя гоблинов вдруг встретился с деревянным бруском. Признанный лидер рухнул как манекен, подняв облачко желтой пыли.

– Познайте мой гнев, жалкие отродья! – к шайке, хрустя сандалиями по битому стеклу, приближался доблестный воин: паренек, ровесник грязной троицы, слегка полноватый, но куда более опрятно выглядящий, наступал на агрессоров, держа еще одну доску побольше наподобие цвайхендера.

– Ты слышь!.. Слышь че! Ты ваще встрял! Ты… – впрочем, внимать воплям жалких порождений хаоса вооруженный пиломатериалами рыцарь и не собирался: с кличем «За Орду-у-у!..» он бросился в атаку. – пацаны, да он больной! Да ну на… – один за другим, вслед за очухавшимся предводителем они просочились сквозь щель в заборе. Удаляющийся топот быстро растворился в городском шуме.

Вот так внезапно очутившись в образе спасенной принцессы Родион и не пытался гадать, что будет дальше. А паренек тем временем сунул доску подмышку, бросил взгляд на ладони, нацеплявшие заноз, и вздохнул:

– Ну зачем ты сюда пошла? Тут же детдом рядом. Они – отморозки! Боятся только качков или психов. Давай, вставай, чего расселась? – вдруг он сделал серьезное лицо и протянул руку, – идем со мной, если хочешь жить!

Такого поворота Родион не выдержал и немедленно проснулся. Под впечатлением от увиденного он резко выпрямился, как будто коснулся спиной чего-то раскаленного, быстро ощупал макушку, затем лицо и замер. Что-то противно упиралось в бок – рефлекторным движение он выдернул из-под себя телефон. Часы показывали 3:15. Сердце бешено колотилось, на лице выступил пот.

– Эй! Ээээй! – услышав шепот, Родион вздрогнул и обернулся – да я это! Я тоже это видела. Не спрашивай меня, что все это значит, я сама не понимаю! – Родион медленно выдохнул и заговорил сначала тихо, как будто опасаясь, что голосовые связки предательски защебечут детским голоском, а успокоившись, бросил шептаться:

– Нихрена себе сны. Значит, это не твои приколы?

– С какой это еще стати мои? Моя задача – проследить за выздоровлением твоего тела, а не расшатывать психику! – Евгения задумчиво помолчала – а если серьезно, я провела экспресс-анализ твоих эмоциональных реакций за прошедшие сутки и никакой связи не нашла. Странно это. И нелогично…

Родион, еще не пришедший в себя после мгновенного перемещения из уличного шума в практически абсолютную тишину, помотал головой:

– Да ты даже не представляешь, насколько это было реально… Эта шпана… И я почему-то стал девочкой… Странно, что меня в туалет не тянет сходить сидя… Кстати, об этом. – он через силу усмехнулся и кряхтя встал с дивана, – пожалуйста, покопайся в моих настройках, надо снизить этот… Как его… А… – Родион махнул рукой и, вытянув ее перед собой, дабы предотвратить нежелательную встречу лба с дверным косяком, зашлепал по линолеуму босыми ступнями.

– …По утрам я обычно как будто под водой…

Съежившись от необычно сильного, мерзкого утреннего холода, Родион поднимался по ступенькам главного корпуса. Свободной для прохода была от силы половина крыльца, потому что вторую половину «ударными» темпами ремонтировали сверхквалицифированные трудяги из Средней Азии. Творческий процесс окуклился на одной из ранних стадий: похожие друг на друга мужчины средних лет вальяжно перемещались вокруг своей зоны ответственности, да вот только этим их трудовая деятельность и ограничивалась.

– Батискафа я тебе не обещаю, но аквалангом побуду, хорошо.

Родион снова поежился. Чувство полного физического благополучия по утрам ему было незнакомо и непривычно. Укрепившаяся и обросшая за последние годы несколькими слоями непоколебимая, казалось, защитная оболочка сначала дала трещину, и, тут же рассыпалась в прах, не оставив драгоценного времени на аварийный ремонт. Спрятаться за ширмой тяжелых век, нависающих над гноящимися глазами, стало невозможно, испарились строительный раствор в легких и песок в кроссовках, и наблюдал за всем этим торжеством невиданной бодрости незримый часовой, готовый вмешаться еще до того, как инструмент начнет фальшивить.