Николай Феофанов - Таганай

Состояние гармонии прервала чуть уловимая мыслишка. Она легонько просигналила о том, что боковое зрение уловило небольшое визуальное изменение картинки справа. К стволу одного из деревьев прибавилась новая чуть выпуклая деталь, которой раньше не было. Колямбо не придал этому особого значения. Но мыслишка упорно барабанила в его сознание, все настойчивей обращая внимание на деталь, что, то и дело исчезает, а потом снова появляется из-за ствола.

Взгляд Колямбо протрезвел. Справа, возможно, что-то есть!

Его рецепторы, выйдя из оцепенения, рассыпались стайкой разведчиков по близлежащему пространству. «Чувствовать шкурой», вот в чем было их предназначение. Мелкие, всюду сующие свой нос разведчики, рыскали в поисках возможных источников недоброжелательных флюидов, держа прямую связь со штабом – мозгом Колямбо. Боковое зрение не улавливало пока ни малейших изменений в очертаниях предметов. Да, и елка, находившаяся под подозрением, была метрах в двадцати, ее ствол нечетко расплывался в утренней серости леса. Может, и не было никаких дополнительных предметов? Внезапно, один из разведчиков кинул в эфир: «Я вижу это! Оно здесь – справа!»

Колямбо повернулся в направлении предполагаемой опасности, напряженно щуря глаза.

– Да, нет там ничего! – в голос тихо постановил он, скептически разглядывая ель, за которой якобы что-то было.

Рецепторы вида «чувствую шкурой» соврали. Точнее, соврали на этот раз. Странно, что они такие непостоянные. То ли сами они несовершенны, то ли обратная связь с мозгом хромает, неправильно их сигналы трактует, что ли?

Колямбо, наконец, перестал пялиться на ель. Вздохнул, чмокнул губами и огляделся по сторонам. Все бы ничего, если бы не то ужасное тело, что своими разумными глазами упорно смотрело прямо на него. Но сейчас было как-то не страшно, неприятно, но не страшно.

Он заметил свою палку-отмахалку, которую видимо выронил, плюхнувшись в обморок.

– Привет, мне тебя не хватало! – сказал он, взяв палку в руки и немного повертев.

Неподалеку раздался глухой треск, и что-то большое и черное, с проворством леопарда, отделилось от той самой подозрительной ели и помчалось вглубь леса. Колямбо, замерший на месте, стеклянными глазами следил за силуэтом, ретирующегося чудовища, пока через несколько секунд оно не затерялось за рядами деревьев таганайской чащобы. Движения существа были настолько бесшумными, кроме изначального треска ветки, что создавалось полное ощущение нереальности происходящего. Словно только что перед Колямбо промелькнул черный призрак, парящий над рыхлым снегом.

Рецепторы не подвели, вокруг действительно царила жизнь, причем во всех, даже самых неожиданных ее проявлениях.

Листровский с Шакулиным быстро шли по коридорам медицинского учреждения, где их принимал Альшанин.

– Евгений Палыч.

– Да, лейтенант. Есть какие-то мысли?

Оба не сбавляли шагу, стук их ботинок эхом разносился между недавно побеленными стенами.

– Мыслей, прямо скажем, много. Но мне показалось, что это вы хотели сказать нечто важное, когда мы так спешно выходили от Василия Борисовича.

Коридоры закончились, они вышли на улицу и остановились на крыльце.

– Вот что лейтенант, на сегодня, пожалуй, мы закончили. Обмозгуй все, что мы сейчас услышали, если ничего экстраординарного сегодня не произойдет, то можешь быть свободен. Завтра ты мне нужен свеженький, как майский листочек. Есть разговор.

Листровский взглянул на служебный автомобиль, ожидавший их.

– Я в контору, а ты прогуляйся, подыши свежим воздухом. Мысли лучше будут циркулировать. Договорились?

Шакулин, с видом не до конца понимающего человека, слегка кивнул.

– Все, Сергей, до завтра!

Капитан бодрым шагом устремился к машине. Шакулин глазами проводил его. Действия Листровского сейчас были неясны. Капитан как будто получал из каждой следующей встречи или беседы какие-то новые сведения. Очень нужные лично ему, и сразу же спешил уединиться, либо оборвать обсуждение этих данных.

Шакулину казалось, что его коллега постоянно что-то не договаривает. За этими размышлениями лейтенанту даже позабылась та информация, что они получили от медицинской экспертизы.

Он вышел за ограду учреждения и двинулся в сторону своего дома. Погода стояла чудесная, тихий теплый августовский денек, когда тебя не морит жарой и не пробирает холодом. Думать не хотелось. Причем вообще ни о чем не хотелось думать. Он просто шел, наслаждаясь внезапно образовавшейся по воле шефа прогулкой.

Впереди пробежал трамвай, Шакулин перепрыгнул, как делал это в детстве, через пути и двинулся было к магазину, как внезапно ему пересек дорогу мальчуган лет восьми.

– Сходи к директору краеведческого музея, – в спешке выпалил он, и пулей убежал за угол ближайшего дома.

Шакулин минуту стоял как вкопанный. Пока его случайно не толкнула одна парочка увлекшихся разговором женщин.

– Ой, простите, пожалуйста! – пролепетали дамы.

– Да нет, нет, что вы! Это я тут зазевался совсем. Встал посреди дороги.

Шакулин, все еще толком не придя в нормальное состояние, двинулся дальше, позабыв про магазин. Теперь его интересовал только этот мальчуган. Кто он такой? Что значит то, что он сказал? И вообще ему ли, Шакулину, предназначались эти слова? Если пацан не перепутал адресата и это не розыгрыш, то зачем нужно сходить к директору краеведческого музея?

Постепенно лейтенант пришел в норму. Стало понятно, что гонец убежал неспроста. Кинуть эту фразу и тут же смыться, его явно попросил кто-то, кто не мог сам подойти к Шакулину. Либо этот субъект не был уверен, что Шакулин – это Шакулин. Он ведь сейчас одет не по форме. Либо не хотел светиться, так как не мог знать реакции кгбэшника. Ведь тогда лейтенант явно заставил бы человека объясниться. В общем, возникло еще много вопросов.

Лейтенант остановился, раздумывая. «Идти или не идти? Вот в чем вопрос?» – проносилось сейчас в его голове. И как бы сам по себе он вдруг развернулся и зашагал по направлению музея, попутно взглянув на часы. Было еще только половина второго. Скоро все вернутся с обеда, а он как раз за эти полчаса и дойдет.

– Добрый день! – обратился он к вахтерше, зайдя в здание музея. – Подскажите, пожалуйста, где я могу найти вашего директора?

– А вы, собственно, кто?

От весьма наглого приема Шакулин немного опешил. И вправду, а кто он? Представиться кгбэшником можно успеть всегда. Тогда понятное дело, его тут же пропустят, еще десять раз подсказав, как найти кабинет начальника. Но это слишком грубый метод. Он пришел сюда неофициально, инкогнито, а поэтому также неофициально и хотел найти директора. К тому же, кто его знает, может мальчик просто дурачился или что напутал. Такая возможность по-прежнему существовала.