Николай Феофанов - Таганай

Шакулин был очень увлечен всем услышанным и, хотя не до конца понимал, каким боком это относится к делу, которое они расследуют вместе с Листровским, был готов слушать и слушать дальше.

– А откуда у вас все эти сведения? – спросил он директора музея. – Неужели что-то подобное можно отыскать в архиве?

Валерий Викторович улыбнулся с легкой хитрецой.

– Основой для воспроизведения тех событий послужили три источника. Первый – архивные материалы по строительству завода, они частично были в нашем хранилище, частично в Оренбурге. Второй – отчеты приказчиков тех самых Мосоловых, за годы строительства, сформировавшиеся в полноценный труд, сохранившийся в Ленинской библиотеке. И третий – дневник одного из рабочих стройки, Ивана Нижегородова. Кем он был, точно неизвестно, может крепостной, может из вольных. Понятно только то, что он был обучен грамоте. В его дневнике отмечены все главные события, от начала возведения, до 1759 года, то есть, когда завод уже функционировал.

В Шакулине тут же проснулся оперативник:

– И что же показания всех источников совпадают?

– Я ждал этого вопроса, – на губах директора музея по-прежнему гуляла хитрая улыбка. – Вы же из органов. – Директор взял небольшую паузу. – Так вот, на счет совпадений. Скажем так, два из трех источников почти полностью соответствуют друг другу.

– Отчеты приказчиков Мосоловых и дневник некоего Нижегородова?

– Точно, товарищ лейтенант! Архивные материалы носят более официальный характер. В них скорее сухая статистика, – усмехнулся в конце Нестеров. – Хотя даже там есть упоминание о пропаже Воронова со стройки и о том, как его нашли затем. Правда, сами понимаете без особых подробностей.

– То есть можно с определенной долей скепсиса считать эти источники достаточно достоверными?

– Да, вы правильно выразились – с определенной долей скепсиса. Человеку, тем более малограмотному и напуганному, свойственно преувеличивать.

– Это вы о Нижегородове?

– О нем.

– С чего вы взяли, что он был напуган? – оживился Шакулин.

– Это хорошо заметно по тому, как он пишет о тех событиях. Думаю, когда вы начнете читать его дневник, сами поймете, о чем я говорю. А по поводу отчетов приказчиков господ Мосоловых, могу сказать только то, что Мосоловы строго-настрого требовали от своих людей точных и развернутых отчетов, в которых должны были быть отражены все события, происходившие на строительстве завода.

– Понятно, – Шакулин откинулся на спинку стула. Его взгляд перешел с Нестерова на потолок, а затем на раскрытое окно, из которого веяло запахом летнего дня. – Хорошо, Валерий Викторович, а для чего вы мне это рассказали? Это имеет какое-то отношение к делу?

– Об этом судить уже вам, лейтенант…

– Мне?

– Нет, вы не дослушали. Судить действительно вам, но мой рассказ еще не окончен. Здесь много других тайн. – Нестеров снова с удовольствием похлопал свою папку с неизвестным существом в уголке. – Это лишь начало. Прелюдия, скажем так.

Директор музея принялся снова перебирать содержимое папки. Наткнувшись на стопку бумаг, сцепленных между собой большой канцелярской скрепкой, он причмокнул губами:

– А вот это уже, на мой взгляд… – слова «на мой взгляд» он выделил особо, – может иметь прямое отношение к тому делу, которое вы сейчас расследуете.

Нестеров подошел к окну, чтобы его закрыть. Погода на улице за последние десять минут вдруг стала стремительно изменяться. На город наползли сероватые грязные тучи, сильный порывистый ветер начал временами проноситься по крышам домов. Нестеров закрыл раму, но форточку оставил слегка приоткрытой, чтобы не стало совсем душно, после чего вернулся к столу.

– Итак, начнем с конца предыдущей истории. – Директор музея стал формировать из одной стопки бумаг четыре новых, уже меньшего размера. – Так вот. Как вы помните, после того как священник, привезенный Мосоловыми, отслужил молитву на строящемся заводе, все будто бы успокоилось. Рабочие перестали исчезать, в лесах больше не находили обезображенные трупы. Про Воронова тоже быстро забыли. Однако, – Нестеров многозначительно поднял указательный палец, – в 1814 году в местных лесах обнаружили обглоданные дикими животными трупы людей. Только за тот один год, по официальным справкам, пропало около десяти охотников и двадцати других горожан.

– Их что подразделяли на охотников и прочих?

– Да, охотничье братство на Урале тогда было особенно крепким. Здесь ведь богатейшая природа, множество всякой дичи. Именно в среде охотников сначала забили тревогу. Больше всего было найдено трупов в местности вокруг горы Терентьихи, а также в чаще между Монбланом и Ицылом.

– Есть точная статистика, сколько и где?

– Нет, только воспоминания охотников. Знаете, в Златоусте живет одна удивительная семья! Вам с ними обязательно следует познакомиться. Потомственные охотники, от прапрадеда к прадеду, ну и так далее. У Глазьевых фамилия неспроста такая, у них в роду все меткими стрелками были. Но самое замечательное в том, что каждый из них вел дневник, в свое время.

Шакулин пытливо уставился на папку директора музея, пытаясь определить, могут ли в ней находиться те самые дневники Глазьевых. Нестеров перехватил направление взгляда чекиста.

– Нет, что вы, Сергей Анатольевич! Эти дневники хранятся у них дома, в семье. Но я их внимательно изучил, и выписал все необходимые сведения за те годы, когда происходили непонятные события.

– Ну, хорошо, и что же дальше? – весь вид Шакулина выражал его желание поскорее перейти обратно к повествованию о происшествиях прошлых лет.

Нестеров продолжил:

– В охотничьей среде в те времена ходил один упорный слух, что в таганайских лесах завелся оборотень – огромный полуволк-получеловек. Поговаривали, что некоторые даже видели его издалека, причем опять же у Ицыла или Терентьихи.

– Валерий Викторович, у вас в кабинете есть карта?

– Карта Таганая?

– Да.

– Конечно есть, я что-то сразу и не догадался ее раскрыть. – Директор музея выскочил из-за стола. – Хорошо, что вы напомнили, у меня есть очень подробная карта здешних мест, именно Таганая, от Златоуста до Миасса.

Нестеров извлек из шкафа бумажный рулон.

– Вот, смотрите-ка, – проговорил он, после того как они вдвоем нависли над большим полотном карты.

– Так, а из Глазьевых, этого оборотня кто-нибудь встречал?

– Чуть позже об этом. В дневнике Алексея Глазьева, который жил в начале девятнадцатого века… Это прадед Владимира Глазьева, нынешнего из Глазьевых, – решил уточнить директор музея. – Говорится о том, что друг Алексея, встречал на Старых вырубках страшное уродливое животное, с виду похожее на большого волка, ходящего почти как человек.