Николай Феофанов - Таганай

Нестеров взял паузу.

– Когда я наблюдал за вами с капитаном вчера на холме, мне показалось, что вы, товарищ лейтенант, как раз имеете такую жилку.

– Вы обладаете информацией, если я правильно понял, неофициального характера, требующую деликатного подхода? – немного успокоившись, уточнил Шакулин.

– Вот видите, как вы все четко уловили. У меня, назовем ее так, есть информация к размышлению, которая при хорошем анализе, приводит к потрясающим выводам.

Шакулин окончательно остыв, положил обе руки на стол, давая понять, что готов к доверительной беседе:

– Что это за данные?

– Сейчас покажу.

Нестеров встал из-за стола и прошел к сейфу, стоящему в углу кабинета.

– Вы храните эти материалы в сейфе? – удивился лейтенант.

– Да, я считаю их достаточно важными, чтобы не всякий пришлый мог их разглядывать.

Нестеров достал увесистую папку, в которой на вид было страниц шестьдесят-восемьдесят, и положил ее перед собой на стол. Шакулин разглядел, что на папке нет ни единой надписи, кроме небольшой зарисовки в верхнем правом уголке, по-видимому, сделанной самим Нестеровым. Карандашные штрихи складывались в фигуру странного существа.

– Здесь материалы, которые я собирал по всем возможным архивам Челябинской области, – при этих словах Нестеров стукнул ладонью по папке. – Вам как, лучше дать почитать, или вас устроит мой рассказ?

– Ну, давайте, сначала вы мне вкратце расскажите, что там внутри.

– Хорошо. Для затравки… – Нестеров осекся. – Кстати, а вы Сергей Анатольевич, из местных, вы из Златоуста?

– Почти. Я вообще из Свердловска. В Златоусте живу четыре года, по распределению сюда попал.

– Ясно. Тогда начну, чуть издалека. Вы видимо знаете, что наш город обязан своим зарождением заводу, построенному в 50-х годах восемнадцатого века тульскими промышленниками Мосоловыми.

По лицу Шакулина стало очевидно, что он не до конца в курсе, поэтому Нестеров решил расширить повествование об основании города.

– Итак, в 1751 году в Оренбурге Мосоловы подписали контракт на строительство Златоустовского завода. Есть мнение, что образ Иоанна Златоуста был фамильной иконой Мосоловых. Отсюда и пошло название. Правда, это лишь одна из версий.

– Вы знаете, честно говоря, для меня это открытие, – поделился мыслями Шакулин. – Никогда, не вдумывался в название города.

– Не вы один, Сергей Анатольевич. Вам еще простительно, вы свердловчанин. А здесь далеко не каждый местный вам расскажет, почему его город называется Златоустом.

Нестеров наконец-то раскрыл папку, и стал вынимать из нее какие-то листы, некоторые из них были совсем старыми и потрепанными. Было видно, что со временем желтизна бумаги начинала съедать чернила на многих материалах.

– Но продолжим. – Валерий Викторович вдруг как-то свел все листы обратно в одну стопку и, глядя на Шакулина, вернулся к рассказу. – Дело было осенью 1752 года. В один из дней после начала работ по строительству завода к рабочим вышла из леса какая-то ободранная старуха. И, признав в одном из приказчиков Мосолова, главного на стройке, принялась говорить о том, что нельзя ничего здесь возводить и нарушать древний покой леса. А не то их постигнет кара.

Однако приказчик был занят работой и не обращал на нее никакого внимания, продолжая дальше ходить по стройке и давать рабочим указания. Старуха от него не отставала и все настойчивей говорила одно и то же. Приказчик же, кстати, сохранилась его фамилия – Воронов, пытался отстраниться от ее назойливого внимания. Он, не задерживаясь ни на секунду на месте, ходил от одного участка к другому. Однако при этом потихоньку заводился.

В конце концов, когда старуха в десятый раз схватила его за рукав, громко нашептывая все те же слова, у него не выдержали нервы. Воронов с силой отпихнул от себя старуху. Да так здорово, что та отлетела от него как щепка, и грохнулась на камни, серьезно разбившись. Все всполошились, Воронов сам перепугался и кинулся к старухе. Однако та уже испускала дух.

В последние секунды она вдруг рванула на себя склонившегося рядом Воронова. Прорычала ему что-то на ухо. От чего у приказчика аж побледнело лицо. И неожиданным рывком руки распорола тому ладонь своим длинным ногтем. После чего отошла в мир иной. А у Воронова из ладони открылось обильное кровотечение.

Шакулин чуть ли не с открытым ртом слушал повествование директора музея, глядя на его волшебную папку. Казалось, он сейчас сам представлял всю картину тогдашних событий.

– Но самое странное началось потом. Через несколько дней Воронов исчез со стройки и не появлялся почти месяц. По нему уже хотели писать Мосоловым, что, дескать, пропал без вести. Как нежданно-негаданно группа охотников нашла его в лесу, близ Двуглавой сопки. Вид его, как писали в донесении, был ужасен. От одежды остались лишь лохмотья, весь черный от грязи, с совершенно обезумевшим лицом он не мог даже сам передвигаться. Его отмыли-отчистили, поместили в лазарет. Однако здравый ум к нему больше не вернулся. С испуганными глазами все время смотрящими куда-то сквозь собеседника, Воронов с нескрываемым трепетом постоянно говорил одну и ту же фразу: «Мою душу похитили! Мою душу похитили!» При этом часто впадал в припадок, крича абсолютно нечеловеческим голосом, и изворачивался на кровати, будто над ним издевались стаи невидимых чертей. У всех окружающих от такого зрелища аж кровь в жилах застывала.

Нестеров взял паузу, чтобы налить в стакан воды и немного отпить ее.

– После этого события со стройки постепенно начали пропадать люди. Пошли слухи, что старуха прокляла то место, и что каждый, кто останется, обретет участь Воронова.

Шакулин все же решил уточнить:

– Валерий Викторович, как они начали исчезать? Сбегали со строительства или пропадали в лесу?

– Поначалу думали, что люди стали сбегать, кто куда, от греха подальше. И действительно, пара-тройка человек, удрапали восвояси. Однако затем при дальнейшей вырубке леса под строительство, стали находить обезображенные полусгнившие трупы. Дело дошло до того, что сами Мосоловы пожаловали на стройку проконтролировать, что происходит. И привезли с собой священника. Тот отслужил пару обрядов, и все прекратилось. Люди перестали пропадать, и в дальнейшем стройка шла без сучка, без задоринки до самого конца. Завод заработал в 1754 году, и больше никаких чудных случаев там не происходило.

– А что сталось с приказчиком Вороновым?

– Отдал-таки он свою душу богу через пару месяцев, как его нашли.

– Умер?

– Нет, там история тоже странная. При переезде, или как там, по-вашему, при передислокации лазарета, прямо на носилки, на которых несли бывшего приказчика с крыши упал увесистый валун. Кто-то говорил, что это месть старухи, которая сама погибла на камнях от его руки. Другие шептались, о неком заговоре. Многим рабочим осточертело слышать вопли Воронова, особенно по ночам, вот и решили его так невзначай зашибить. Все равно, по сути, не человек уже.