Николай Феофанов - Таганай

Впереди показался большой ручей, который Зубарев назвал притоком Киалима. От него надо было взбираться немного в гору, чтобы дойти до Трех братьев. Колямбо как можно быстрее подошел к месту, где пересекались три дорожки: одна – откуда он пришел, вторая – на кордон к лесникам, третья – к Трем братьям. Он стал внимательно оглядывать снег вокруг, в поисках каких-либо отпечатков обуви или, например, следов машины или снегохода. Ведь если Димка нетранспортабелен, его вряд ли могли унести Зубарев и компания, у которых не было даже носилок. Хотя Зубарев мог выдумать что-нибудь такое, чтобы их заменило. Ох уж этот Зубарев! Кстати, это его была идея залезть на того последнего Брата, или Бамбука?! Уже и не вспомнишь. Скалолазы, блин! Долазались!

Но вокруг не было вообще никаких отметин. Падавший мелкий снег успел за утро образовать настил, начисто стерший все.

Внезапно Колямбо охватило желание, как можно быстрее добраться до того места, где упал он сам, а потом и Димка, до той злополучной скалы. Ему вдруг стало казаться, что именно сейчас каждая секунда имеет важнейшее значение. И он помчался вверх, подгоняемый желанием узнать все как можно скорее. А вдруг группа еще там, и прямо в эту минуту собирается уходить, причем в каком-то другом направлении, так и не встретив его. Ведь тогда он не успеет, и они разминутся на самую малость.

Колямбо бежал, ему хотелось прокричать, что он здесь, чтобы ребята не ушли без него. Чувство ценности времени гнало и гнало его вперед. Странно, как часто мы не дорожим этим временем, транжиря его, как попало, или вообще не замечаем. И вот иногда, каждая крупица песочных часов нашей жизни вдруг приобретает огромную ценность. И ты бежишь как взмыленная лошадь, пытаясь обогнать время или как минимум не проиграть ему, а сознание, мило рассевшись на своем диване для отдыха, размышляет, как это раньше он не мог понять, что время бесценно! Непорядок, батенька! Кстати, бегите-бегите, вы пока не проиграли на этом отрезке! Успеваете!

И вот уже показались очертания Трех братьев. Но Колямбо не снижает скорости, он почти дозрел что-нибудь прокричать. Раньше ему было как-то стеснительно орать, будто заблудившийся в лесу. Он ведь не заблудившийся. Точнее не так, прокричать, что-то типа «ау!», означает признать свою беспомощность, но он же не беспомощен, поэтому стыдно. Хотя бы перед самим собой. Но теперь усталость и ошалелый ритм сделали свое дело, пристройка личностного «я» отпала, осталось только природное чувство самосохранения, требовавшее кричать, чтобы его услышали. Услышали и не ушли, ведь есть еще надежда, что они там! Там, у первого Брата, с другой стороны скалы, поэтому группы и не видно. Колямбо открыл рот, но звука не последовало, так как сил не осталось. За шесть минут этой дикой гонки он растратил почти всю энергию, и мудрый мозг принялся ее экономить, отключив ненужные статьи затрат, кроме строчки «бежать». Дальновидное решение!

Колямбо в решающем броске обегает слева скалу. Скоро он увидит группу! Они, вероятно, стоят над Димкой, придумав какое-то подобие носилок. Все уже там, и Юлька с Сапрофеней, которых забрали из лагеря лесники. Наверняка, с Димкой все не так плохо, у него всего-навсего растяжение или что-то в этом роде.

«Вот она, скала, еще пару метров и я их увижу!».

Он еле двигает ногами от усталости. Видимо, так же в конце своего марафона бежал первый марафонец, чтобы рассказать афинянам о победе при Марафоне. Какая чушь, три слова с одним и тем же корнем!

Вот и последний поворот. Сейчас-сейчас. Колямбо хватается за стену природного каменного изваяния и ныряет за угол. Запнувшись, он падает лицом в снег. Сердце гулко колотится. Кажется, что он сейчас подохнет, ему ужасно плохо, но Колямбо еще умудряется поднять голову и посмотреть туда, где в пяти метрах в выемке скалы должен располагаться тот пятачок, где вчера остались Димка, Зубарев и другие. Колямбо слышит какие-то звуки, ему толком не удается ничего разглядеть, из-за снега и воды в глазах все искажается. Он щурится и фокусирует взгляд. Колямбо смотрит в нужную сторону пять секунд, чтобы точно ничего не упустить, и окончательно обессилев, опускает голову обратно в сугроб. Нет никого.

Шакулин чуть ли не галопом взлетал по ступенькам конторы, ведущим на второй этаж, где находился их с Листровским кабинет. Утром он в третий раз перечитал все материалы по дневникам Глазьевых и, кажется, нашел кое-какую зацепку. В нетерпении поделиться своей догадкой он рванул на себя дверь в кабинет.

Листровский, как обычно оказавшийся на рабочем месте раньше, поднял взгляд на сослуживца.

– Евгений Палыч, – с порога чуть ли не прокричал возбужденный Шакулин, – у меня есть кое-что!

В руках лейтенанта была та самая папка директора музея. Он подскочил к креслу и шлепнул ее на стол Листровского.

Капитан, в легком удивлении поднявший брови, но оставшийся по-прежнему абсолютно спокойным, перевел взгляд с Шакулина на папку.

– Что здесь?

Шакулин сжал кулаки, мысленно приводя себя в нормальное состояние, чтобы Листровский желательно посерьезней отнесся к тому, что сейчас ему сообщат.

– Здесь… – начал лейтенант спокойно, пытаясь получше разделять слова, – находится дневник семьи Глазьевых. Это местная семья охотников чуть ли не в пятом поколении. Кроме того, в папке есть другие очень интересные сведения, которые, по-моему, касаются нашего дела.

Листровский не торопился, что-либо предпринимать, и все также невозмутимо спросил:

– Откуда у вас это?

– Мне эти материалы передал директор Златоустовского краеведческого музея Нестеров Валерий Викторович.

Шакулин понял, что Листровский не прикоснется к папке, пока не узнает все подробности получения информации.

– Вчера после того, как вы меня отправили домой, я зашел в краеведческий музей. – Шакулин намеренно опустил некоторые подробности, могущие вызвать дополнительную массу вопросов капитана.

Листровский сощурился.

– Вы часто ходите в музеи, Сергей? – не без издевки уточнил он.

Шакулин немного помедлил.

– Ну, мне захотелось зайти. Да, и потом возникла мысль, может, там есть что-то, что натолкнет на необходимые сведения. К тому же я раньше никогда не был в краеведческом музее.

– И я так понимаю, нужные сведения вы нашли в данной папке?

– Точно. Совершенно случайно у одной экспозиции разговорился с человеком, оказалось – директор музея. Он сам меня узнал. Выяснилось, что он был позавчера на холме, когда мы туда приезжали осматривать труп. Он кто-то вроде консультанта у милиции. То есть в принципе он в курсе всех событий.

– Что дальше? – Листровский подтянул наконец к себе папку и стал разглядывать странное существо, нарисованное в одном из верхних ее углов.