Жан-Габриэль Косс - Цветные карандаши [litres]

Вот в чем сила детей, определила для себя Шарлотта. Воображение у них такое, что они могут заново создать у себя в голове идеальный мир.

– А для кого ты нарисовала эту розовую мышку?

– Для дедули, конечно!

– Он очень обрадуется. А теперь – в постель. Завтра в школу!

Артюр валялся на диване перед телевизором. Давил в кулаке пустую банку из-под пива. Он знал, что это шестая за вечер, потому что прикончил упаковку. В новостях объявили, что начинается большой конкурс – надо нарисовать новый французский флаг, чтобы его перестали путать с итальянским, бельгийским, ирландским и так далее.

Артюр разглядывал предложенные эскизы. Многие – видимо, ностальгируя – изобразили более или менее стилизованные королевские лилии. Но его заботило другое. Почти бездумно наблюдая за тем, как Шарлотта старательно раскладывала по местам покупки, он пытался понять, как она могла увидеть его через окно.

Насмотревшись на еду, он ощутил, как голод атакует его живот, который недовольно бурчал в ответ, – он был пуст со вчерашнего дня. Артюр открыл кухонный шкаф: пусто. Всего и нашлось, что пастис-51 на донышке бутылки и маринованный имбирь в круглой прозрачной коробочке – остался от какого-то японского ужина. Он вылил остатки настойки в большой грязный стакан, извлеченный из раковины, заглотил серенький имбирь. Сто два! – усмехнулся он, вспомнив Генсбура, и плеснул немного воды в свой двойной пастис. Подняв стакан в память певца, подверг глубокому анализу свое нынешнее положение. Алкоголик? Ответ положительный! Безработный? Положительный! Намели? Положительный! Неудачник? No comment! [11]

Не вставая с дивана, он поочередно закинул в мусорную корзину все шесть банок. В цель попала шестая. Три очка! Начинаю карьеру профессионального баскетболиста, иронично отметил он, залпом допив стакан, чтобы пропихнуть застрявший в пищеводе имбирь.

Слипающимися глазами он смотрел, как соседка прикрепляет магнитом к дверце холодильника дочкин рисунок. Он разглядел на нем розовую мышку и завалился поглубже на диван. Еще несколько секунд – и Артюр уже спал перед экраном, на котором мелькали черно-белые картинки.

Исламские террористы сегодня ночью неумышленно подорвались при изготовлении бомбы. Эксперты считают, что они при подключении перепутали провода, которые раньше имели синий и красный цвет.

Новость постоянно крутили на всех каналах; Артюр в полусне прослушал ее раз десять, а может, и больше. Бог, если он существует, иногда хорошо все улаживает, подумал он, растирая затылок. Он чувствовал себя совершенно разбитым, мучаясь от чудовищного похмелья.

Он так и спал в одежде. Артюр нажал кнопку на пульте – выключил телевизор, сел, спустил ноги на пол и попал босыми ступнями во что-то вязкое. Свежая блевотина. Артюр ничего не помнил. Черная дыра. Что он делал накануне? Он оглянулся кругом в поисках подсказки. Его квартира превратилась в свинарник. Он не убирал ее несколько недель, а может, и месяцев. Он уперся взглядом в лужу рвоты, и ему захотелось сдохнуть. Я никчемный, я ничтожество, решил он. Если его не станет, никто и не заметит. Он превратится в вонючий комок. Некоторые гадают о будущем на кофейной гуще, а он, Артюр, свое увидел в блевотине, почуял его в ее омерзительном запахе. Что-то показалось ему странным. Он отчетливо различил в луже имбирь. Не может быть, брезгливо скривился Артюр, – неужели я ел эту древнюю гадость, завалявшуюся в шкафу с прошлого года?

Но всполошился он из-за другого. Его усыпленные алкоголем нейронные связи предприняли попытку хоть как-то возобновить осмысленную деятельность. В частности – область коры головного мозга отчаянно пыталась разослать информацию всем участкам, возбуждающим сознание. Вынырнув из умственного тумана, Артюр понял, что не так: цвет корня имбиря. Лежащий среди серой мешанины имбирь вновь обрел розоватый оттенок.

Артюр выудил частично растворенный желудочным соком кусочек имбиря и вытер его бумажной салфеткой. Он и в самом деле был этакого химического розового цвета, типичного для имбиря, который подают в китайских ресторанах, выдающих себя за настоящие японские.

Артюр собрал все кусочки имбиря, тщательно вытер их, разложил на блюдце от кофейной чашки и поставил его на середину низкого стеклянного столика. И глаз с них не сводил – так истинно верующий может созерцать реликвию. Завороженно, боязливо, изумленно и с надеждой. Пятнышко цвета в сером мире.

Затем Артюр принял важное решение: убрать квартиру. Он весело наполнил большой мусорный мешок всевозможными отбросами, которыми было усыпано все. Одежда, сваленная на полу у кровати в его спальне, образовала подобие геологических отложений. Каждый день новый слой носков, кальсон и футболок – все оттенки сланца, известняка и гранита – покрывал вчерашний. Запихнув все это в стиральную машину, Артюр приступил к генеральной уборке. Потом долго мылся в душе. «Я непременно должен показать это нашим», – загорелся он, подставив спину под горячую воду и почувствовав, как похмелье отступает.

Артюр наспех оделся и с мокрой головой спустился в QG. В такую рань в баре никого не было, кроме хозяина и Жильбера, который пил кофе, сидя у стойки, и читал спортивную газету Горнолыжные курорты пересмотрят классификацию трасс в соответствии с уровнем сложности. Зеленые и синие трассы станут белыми, красные – серыми. Только черные трассы не изменятся.

– Терпеть не могу лыжи, – поморщился Жильбер. – Еще и голова у меня кружится.

– Смотри, Толстяк, чем меня вырвало, – торжествующе заорал Артюр, сунув ему под нос чашечку с пережеванным корнем имбиря.

– Что за гадость, убери немедленно!

– Посмотри на цвет!

– Уже надрался, – вздохнул Толстяк, обращаясь к Жильберу, который оторвался-таки от своей газеты.

Артюр поставил на нее свою посудинку.

Жильбер из тех людей, с которыми лучше дружить. Маленький, не слишком могучего телосложения, поджарый, он производил на окружающих впечатление человека, окутанного тайной. Рябая серая кожа придавала его лицу сходство с устричной раковиной. Подводный вулкан, полвека дремлющий и готовый пробудиться в любую минуту. Спокойная ярость. Носил он неизменно одно и то же черное пальто из чистого кашемира и дорогую обувь, то есть по всем признакам явно не бедствовал. Всякий раз, как Жильбера начинали расспрашивать о его жизни, он пронзал собеседника таким взглядом, что тот немедленно засовывал свою любознательность куда подальше.

– Ну, что это за цвет?

– Убери это от меня, – поморщился Жильбер и снова погрузился в чтение газеты.