Элеонора Раткевич - Час кроткой воды

– Знаешь, – сипло выдавил он, – если я во всю свою жизнь хоть десятую долю сделаю того, что ты, значит, можно сказать, что прожил ее не зря.

– Так тебя для этого вроде бы два года учили, – заметил отец.

– Вроде бы да, – все так же сипло ответил Тье.

– Ну, вот и расскажи, чему тебя там учили и как.

– Я ведь вам писал! – напомнил Тье. – Подробно!

– Да в жизни не поверю, что ты так уж обо всем взял и написал!

– Почему это? – Тье потихоньку начал приходить в себя.

– А то я тебя не знаю! Ты же половину своих выходок в памяти не удержишь, столько их. Как сядешь писать, так у тебя уже новые в голове, о старых ли помнить – разве нет?

– Пожалуй, – подумав, согласился Воробей.

– Да и в управе Сиана и кроме твоих проделок наверняка много интересного случалось. Вот хотя бы Проверяющий Бун.

– А что – Проверяющий Бун? – со всей невинностью, на какую он был способен, поинтересовался Тье.

– Бун? – нахмурился дедушка. – Погоди – это Баклажан, что ли?

– Он самый, – ухмыльнулся Волчьи Брови.

– Бун Баклажан… что-то припоминаю… – неуверенно произнесла мама. – Это еще в Ланлине было?

– Верно. И на мое счастье, недолго. Вот же ведь родится на свет такое… и у людей ложку с супом отбирает, и себе не в рот, а в ухо сует. Бестолочь, причем злая бестолочь. Дурак и склочник. Но с гонором. Его на службе держать, что утюг в пироге. Тяжко, неуместно… и не избавиться никак: укусишь – зубы обломаешь. Потому как он не только с гонором, но и со связями. Сидел б где-нибудь на придворной должности да королевские утиральники пересчитывал, все бы вреда меньше. Так нет, понесло его по следственной части. Умником себя возомнил. Великим сыщиком.

– Помню-помню, – хмыкнул Зимний Костер. – Это ведь он циркуляр сочинил, чтобы осведомителей из числа уголовников допрашивали под протокол и непременно в управе?

– Он самый, – кивнул отец. – И поступили с ним, как всегда. Повысили. От таких паршивцев иначе и не избавишься – только и остается, что перевести с повышением. И надеяться, что рано или поздно он нарвется. А Баклажан долго не нарывался. Очень долго. Пока не добрался до Сиана. В котором учился на сыщика наш любимый сын. А тут уже просматривается некая связь.

– И какая между мной и этим твоим овощем может быть связь? – все с той же беспечностью спросил Тье.

– Да я-то сдуру думал, что никакой. Пока не спросил – и глаза твои невинные не увидел. Я ж тебя, как облупленного, знаю. Напраслину на бедного котеночка возводят, вовсе он и не пил молочка, это крынка сама выпила. Вот если у тебя добропорядочная мордочка бедного котенка, значит, твоих это рук дело, можно и не сомневаться. Так что давай признавайся.

– Это попытка взять подследственного на дешевую разводку, – фыркнул Тье.

– А скажешь, это не твоя работа?

– Ну, моя, – не стал дальше упорствовать Воробей.

– Молодец, – ухмыльнулся Волчьи Брови. – Но учти, над образом воплощенной невинности тебе еще работать и работать.

– Учту, – вполне серьезно пообещал Тье. – А то что я за сыщик, если даже начальство не могу обдурить.

– Начальство – можешь. Меня – нет. Вот когда еще и меня сумеешь вокруг пальца обвести, тогда считай, что научился. А начальство… как-то же ты с Баклажаном управился.

– Было бы кого дурить! – засмеялся Тье. – Нет, честно, он же сам так и напрашивался. Явился к нам – морда лоснится, сам весь от важности аж синий, одно слово – Баклажан. Во все лезет, всех учить норовит, и такую чушь несет, что уши вянут. Одну лекцию он нам закатил – да я такого бреда во всю свою жизнь не слышал! Ясное дело, так дальше продолжаться не может, что-то надо делать. Ну, мы с одним моим приятелем посоветовались – и придумали.

– И что именно?

– Сперли его служебную печать! – горделиво признался Тье.

– Как – служебную? Она же магически защищена!

– А я хорошо плохому учился, – осведомил отца Воробей. – Очень хорошо. И не только у Дуду. К нему приятель захаживал, тоже из бывших «расписных», только вор, и тоже в завязке. Ну так завяжешь поневоле, когда обе руки сломаны. Переломы срослись, конечно, а все-таки руки уже не те. Он говорил, что убегал от стражи, да споткнулся неудачно и упал, но я думаю, врет. Скорее всего, если он и споткнулся, то на том же, что и Ушастик. Не на тот кошель позарился. Вот ему руки и подправили. Пришлось заняться мелочной торговлей вразнос. Так он если хорошо расторгуется, непременно зайдет к Ушастику посидеть за чарочкой. А где чарочка, там и кувшинчик. Уговорят они на двоих кувшинчик, и пойдут у них воспоминания. Такого споют, что ни в каком театре не услышишь. Знай успевай плохому учиться. Вот он как-то раз и рассказал, как заговоренное стянуть. А я его расспросил подробнее и запомнил. Вот и пригодилось.

– Балда ты, – с неудовольствием припечатал отец. – А если бы он тебе не все рассказал? Или ты не так бы запомнил?

– Но ведь получилось же, – возразил Воробей. – Понимаешь, этого больше нельзя было терпеть.

– Полагаю, что нельзя, – вздохнул отец. – И что вы с печатью сделали, оболтусы?

– Спрятали, конечно, – гордо сообщил Тье. – А ему записку подсунули. Мол, если он хочет всех тут учить сыскному делу, пусть сперва печать свою сыщет. А если нет, так все живо узнают, что у важного-распреважного Баклажана можно печать из-под носа спереть, он и не почешется, и что других учит, а сам найти украденное не может.

– Точно, оболтусы. Авантюристы несчастные.

– Так ведь сработало! То он весь из себя такой начальник был, что смотреть глазам больно, а то раз – и сдулся. Тихий такой, озабоченный, ни к кому не лезет – красота, да и только. Печать ведь служебная, он за нее головой отвечает. Меньше, чем вылетом со службы, уж точно не отделается. Но мы все-таки до такой крайности доводить не стали. Написали ему еще записку – что если он уволится из сыска и никогда больше не вернется, то печать получит назад. А нет – печать все-таки отдадим ему, но тогда все узнают, как он ее прошляпил.

– Шантаж, – суховато произнес отец.

– Не шантаж, – чопорно поправил его Тье, – а единственный выход.

Он отлично видел, что сухость отца – напускная, и на самом деле Волчьи Брови посмеивается.

– И как – отдали вы печать?

– Ну… в общем, да, – потупился Тье.

– В общем? – переспросил отец.

– Ну… отдали, но не сразу. Мы когда пришли за печатью, в тайничке ее не было. А вместо нее – записка: мол, если не хотите получить выговор и вылететь вон еще будучи учениками, найдите печать, а то ее без вас вернут.

Отец от души расхохотался.

– Так вам и надо, юные уголовники!

– Да я ж не спорю… – уныло промолвил Тье.

– Так вы печать хоть нашли?

– Конечно. Иначе бы нас и правда вышибли.

– И за дело. Так кто же ваш тайничок обнес?

– Начальник управы, – сокрушенно вздохнул Тье. – И Сушеный Карась.