Дарья Иорданская - Во имя Абартона

— А вы, Миро, как знатный двоечник, не можете от них избавиться? — хмыкнул Реджинальд. Осторожно опустив Мэб на памятную кушетку, он развернулся и оглядел юношу, сощурившись. — Простенькая иллюзия. Если не снимете самостоятельно, она спадет через час с небольшим.

— Я — ква! — не хочу — ква! — квакать! — возмутился Миро.

— Вы маг вроде бы, — хмыкнул Реджинальд. — Во всяком случае, так написано в вашем личном деле. У вас даже дар есть. Вот у меня, к примеру, никакого дара и в помине, а чары я снимаю без особого труда.

Это было, право слово, не совсем верно: Реджинальд до сих пор готовил антидот, тратя на это по два-три часа в день, отчего постоянно хотелось спать.

Миро демонстративно замер в дверях, скрестив руки: никуда не пойду, пока меня не избавят от чар. Рот открывать он очевидно боялся, но губы все равно шевелились, и слышалось едва различимое кваканье. Реджинальд посмотрел на Мэб, бледную, изможденную, измотанную событиями последних недель, и в конце концов сжалился над Миро, но больше над самим собой и своей компаньонкой.

Чары Мэб сгоряча наложила довольно простые, но, если можно так сказать, едкие. Они держались стойко и сошли только с третьей попытки. Пожалуй, до утра бы продержались, о чем Реджинальд, конечно, промолчал. Отряхнув ноющие после колдовства — а сегодня еще пришлось ставить щиты на трех экзаменах у магов-второкурсников — руки, Реджинальд указал на дверь.

— Свободны, Миро.

Юноша кивнул.

Уже в дверях он развернулся, открыл рот, словно собирался сказать что-то, но в итоге промолчал и спустя минуту скрылся в наступающих сумерках. Реджинальд запер дверь, вернулся в гостиную и посмотрел на Мэб. Простейшие чары показали: она в порядке, просто потеряла сознание от усталости, а еще из-за невольной борьбы с чарами. Оба они слишком уставали к вечеру, чтобы идти на поводу у колдовства «Грез», и теперь оно потихоньку тянуло силы. Самым разумным было бы сейчас разбудить Мэб и заняться с ней сексом. Или не будить и заняться сексом, как подсказало воображение, подстегиваемое чарами. Взять ее безвольную, неспособную сопротивляться. Взять так, как только придет в голову. Перед глазами мелькали картинки одна другой соблазнительнее. Мэб, неподвижная, покорная, и в то же время — жаркая, выгибающаяся во сне, стонущая сквозь приоткрытые губы. А потом пробуждающаяся в момент, когда экстаз проникает в каждую клеточку тела и его начинает сотрясать судорога.

— А потом, — укротил Реджинальд разыгравшееся воображение, — Мэб Дерован оторвет мне голову. Или превратит в лягушку, на самом деле.

Подхватив женщину на руки, Реджинальд осторожно поднялся наверх, опустил ее на постель, укрыв покрывалом, а сам отправился в свою комнату. Назавтра у него было запланировано нечто непростое, по правде — практически невыполнимое. Реджинальд собирался надавить на вон Грева и добиться наконец расследования истории с Лили.

К досаде Мэб об обмороке прознал глава кафедры. Добрейший старичок Юэнн умел быть очень страшным в гневе, сказывалось военное прошлое и участие в двух заокеанских компаниях. Спорить с ним было бессмысленно, и поэтому следующие два дня Мэб, отстраненная от работы «для ее же блага», провела в постели. Приходилось пить горькие укрепляющие составы и выслушивать причитания одной из медицинских сестер, которая их приносила и все норовила прибраться в комнатах по извечной своей привычке. «Совсем вы не бережете себя», — бормотала милейшая и назойливейшея женщина, имея в виду всех профессоров Абартона в целом.

Когда наконец доктор Льюис решил, что Мэб окрепла и может приступать к работе, начались короткие насыщенные выходные.

И начались они сразу же с катастрофы.

В этот день Мэб встала рано. За два дня она умаялась бездельем, укрепляющие настои начали действовать, и ее теперь переполняла жажда действия. Выскользнув из постели, которую уже привычно делила с Реджинальдом, укрыв спящего вторым одеялом — утро выдалось холодное, с севера налетел, как это часто бывало в конце мая, сырой холодный ветер — Мэб спустилась на кухню, сунула нос в холодильник и обнаружила там пустоту. В морозилке наверняка еще лежали смерзшиеся пельмени — Реджинальд, как настоящий мужчина, мог ими питаться неделями — но Мэб так завтракать не собиралась. Она надела пальто, шляпку, прихватила корзинку и вышла из дома, ежась от пронизывающего ветра, пахнущего тиной. И замерла у первого же фонарного столба, сразу за калиткой.

К столбу кто-то издевательски блестящей медной проволокой прикрутил кусок фанеры, а на него такими же блестящими кнопками — дюжину фотографий, щедро, внахлест. Лили Шоу на них извивалась, подставляя свое тоненькое тело под поцелуи, высоко поднимала бедра, откидывала голову в экстазе. Она не была жертвой. Любой человек, не знакомый с девочкой близко — а, насколько могла уже убедиться Мэб, Лили почти никого к себе не подпускала — решил бы, что все ее слова — ложь. Что бы теперь не сказала Лили Шоу, толпа встанет на сторону ее любовника. Насилие не является насилием, если девушка получила удовольствие.

Мэб передернуло. В каком-то смысле она и сама была в том же положении. Она получала наслаждение, достигала оргазма — а ей далеко не каждый раз прежде это удавалось — и все же чувствовала себя измученной, испорченной, сломанной, потому что по сути секс между ней и Реджинальдом не был по согласию. Причем — с обоих сторон.

Жалость к себе была бледной тенью по сравнению с охватившим Мэб гневом. Она попыталась подцепить кнопки и вытащить их, но лишь сломала ноготь. Тогда она развернулась, печатая шаг вернулась в дом и громко крикнула:

— Реджи!

Эншо, заспанный и встревоженный, спустился через минуту. Внимательно выслушав Мэб, он встревожился еще сильнее, помрачнел, вытащил из воздуха кусачки — колдовал он много и с видимым удовольствием — и направился к столбу. Как был, полуголый, в одних пижамных брюках. Кожа его под ветром мгновенно покрылась мурашками, но Реджинальд, казалось, не замечал холода. Закусив губу, он перекусывал витки проволоки один за другим. Наконец щит упал к их ногам с грохотом, который должен был перебудить всю округу.

— Он такой не один, я полагаю…

— Ох, Реджи, — Мэб содрогнулась. Голос ее прозвучал отвратительно жалобно. — Что делать будем?

— Поговорим с ректором, — сухо сказал Реджинальд. — Он ТАК хотел избежать скандала! Подожди, я оденусь.

Несмотря на спешку он оделся как всегда с иголочки, повязал галстук и застегнул свой лучший жилет на все пуговицы. Нельзя было не признать, что выглядит Реджинальд внушительно. Дело портили только растрепанные, торчащие во все стороны волосы. Мэб, привстав на цыпочки, пригладила их, а потом, шумно выдохнув, уткнулась лицом ему в шею.