Дарья Иорданская - Во имя Абартона

— Доброе утро.

— Да, — сипло отозвалась Мэб. Спустив ноги на пол, она принялась шарить под креслом, пытаясь найти туфли, которые валялись в дальнем конце комнаты. Реджинальд поставил ромашки в вазу, потом поднял туфли и подал их Мэб.

— Ректор хочет, чтобы мы присутствовали сегодня на допросах.

— О Боже, — так же сипло воскликнула Мэб. С трудом выбравшись из кресла, в котором провела ночь, она плеснула себе в лицо водой из крана и попыталась кое-как распутать волосы. — А отказаться никак нельзя?

— Увы, — покачал головой Реджинальд. — Ректор приставил к этому благородному делу всех. Вообще. Так что, леди Дерован, у нас с вами сейчас завтрак, совмещенный с инструктажем, а потом день, полный допросов и возможно пыток.

— А как же экзамены?

Реджинальд развел руками.

— Ректор распорядился их отложить на два или три дня.

— Ага, а там и на месяц можно продлить работу вверенного ему учреждения, — Мэб раздраженно топнула, и сразу же с испугом посмотрела на Лили. Девушка спала, накачанная травами и магией. Мэб со свистом выдохнула и потерла виски. — Боже, что в этом году вокруг творится…

— Зато наша с вами… проблема почти разрешилась, — поспешил утешить ее Реджинальд. — Я почти закончил приготовление отдельных частей антидота. Через пару дней их нужно будет соединить, и тут мне потребуется камень из вашего перстня.

Мэб задумчиво кивнула.

— К концу недели, леди Дерован, мы с вами будем… свободны, — против воли Реджинальд сбился со ставшего уже привычным дружеского тона на официальный.

— Это хорошо, — отозвалась Мэб. Новость, кажется, не вызвала у нее ни малейшего энтузиазма. Она подошла, погладила Лили по волосам и поправила сползающее одеяло. — Идемте.

И потянулся новый день — близнец предыдущего, а может быть, и еще более неприятный. Уже спустя час с небольшим Реджинальд окончательно убедился, что должность дознавателя не для него. Ему откровенно претили допросы, и вовсе не хотелось знать маленькие грешки студентов, которые те невольно выдавали под действием зелья. Они подворовывали по мелочи, списывали, торговали ответами на тесты, подделывали отметки, напивались, спали с кем не следует, словом, проделывали все то же, что и студенты Королевского Колледжа, но в несколько меньших масштабах. Их от грандиозных глупостей уберегало отсутствие родовитых отцов и больших капиталов.

Обед, на который всех отпустили около четырех, показался безвкусным, точно пережеванный картон. Реджинальд взял себе кружку кофе с молоком, от души всыпал туда специй и устроился у окна. Кофе тоже оказался безвкусным, несмотря на все добавленные пряности, а может быть, дело было в моральной усталости.

— Еще один такой день я не выдержу, — Мэб опустилась в кресло напротив, сжимая обеими руками стакан лимонада. Сделала глоток и скривилась. — Кислятина! Результатов никаких!

— Маловероятно, что именно последний нами опрошенный окажется преступником… — задумчиво пробормотал Реджинальд.

Мэб энергично кивнула.

— И что же получается?

Реджинальд сделал глоток кофе, покатал его на языке, пытаясь уловить знакомую горечь.

— Вариант первый: его здесь нет. Это был… кто-то из Эньюэлса, скажем.

— О чем бы Лили нам намекнула, верно? — покачала головой Мэб. — Да и не стали бы девочки Шарлотты связываться с Эньюэлсом.

— Тогда второй вариант еще хуже: мы, возможно, уже разговаривали с ним. Просто он соврал. Теперь уже Мэб покачала головой удивленно.

— Чтобы студент, еще даже не достигший двадцатилетия, сумел обмануть зелье?..

Реджинальд развел руками.

— У него может быть врожденный Дар. Или… вся эта история определенно дурно выглядит, леди Мэб. У него могут быть… покровители со стороны, скажем так, взрослые и опытные.

— Теория заговора? — Мэб вскинула брови. Сделав еще один глоток, она отставила стакан. — Невозможная кислятина. Нет, так мы бог весть до чего договоримся.

— Тоже верно.

Они замолчали. Вокруг также царила если не тишина, то лишь некоторое приглушенное ворчание. Не было обычной оживленности, которой отличалась профессорская столовая. И никто из студентов сегодня здесь не появился. Было очень неприятно осознавать, что доверие между профессурой и молодыми учениками достаточно хрупко, и теперь не ради чести Лили Шоу, даже не ради репутации Абартона, исключительно из страха ректора — и отчасти по вине его медлительности — оно почти разрушено.

Реджинальд только надеялся, что ситуация не станет еще хуже.

«Допросы с пытками» — как их, не сговариваясь, назвали и студенты и профессора, продлились еще два дня, не дав никаких результатов. Наконец ректор отменил свой приказ и выпустил новый: всем вернуться к экзаменам, а сессию продлить на четыре дня. Это, последнее, никого не обрадовало.

Лили Шоу очнулась наконец, покинула больничную палату и спряталась в своей комнате в общежитии, боясь кому-либо показаться на глаза. Теперь у нее был странный ореол — преступницы и жертвы одновременно, а с таким жить очень нелегко. Мэб хотелось бы защитить девушку, скрыть ее от чужих недобрых глаз, от хлестких шуток, от проклятого листка со сплетнями, который появлялся едва ли не ежедневно. Но забрать ее в свой коттедж они с Реджинальдом не могли, это было чревато значительными осложнениями. Да и где было поселить ее? На кушетке в гостиной?

Усталость, копившаяся последние недели, стала прорываться в раздражительности и неуместных вспышках гнева. С недостойным наслаждением Мэб завалила и отправила на пересдачу Эскотта и Барклена, а после в коридоре разругалась с Реджинальдом, который осмелился отчитать ее. Помириться так и не вышло, он также был зол, и в итоге сексом занимались грубым, почти болезненным, прямо на столе в кухне. Это было бы пикантным приключением и, пожалуй, доставило Мэб удовольствие, хотя бы физическое, если бы оба они в тот момент не стремились причинить друг другу боль и как можно большее неудобство. И на следующее утро перемирия не вышло.

Что-то темное копилось, и Мэб начинала уже почти искренне верить, что сорванный доктором Джермином ритуал что-то нарушил, разладил, сломал в Абартоне.

А еще она начала чувствовать слежку.

Должно быть, кто-то из студентов прознал, что это именно с ее подачи началось разбирательство в Университете. Куда бы Мэб не пошла, она все время ощущала — почти физически, как нечто грязное, острое, болезненное — чужой взгляд. Следивший за ней, имел самые недобрые намерения.

Чтобы поменьше сталкиваться с Эншо, раз всякая попытка примирения оборачивается лишь новым витком ссоры, точно они вернулись в старые недобрые времена, Мэб решила заняться разоренным музеем. Это было также отличным способом занять подавленную Лили. После экзаменов Мэб на бегу выпивала в буфете чашку чая, избегая сталкиваться с кем-либо из коллег, и бежала в музей, где ее уже поджидала девушка, вяло перекладывающая с места на место уцелевшие артефакты.