Дарья Иорданская - Во имя Абартона

— Я заплачу, — кивнул Реджинальд. — Если надо, я и сто заплачу. Когда вы докажете факт оскорбления. После долгого и утомительного суда. А пока, ответы, пожалуйста.

Однако, разговор с Эскоттом ничего не дал, как и беседа с арктически-спокойным Маркусом Дильшенди, племянником кардинала Дильшенди, человека приближенного к королеве. С ним приходилось быть осторожным, потому что люди, попавшиеся на дороге у кардинала, очень легко расставались с работой, а по слухам и с головой. Он был фигурой куда более опасной, чем судья Эскотт. Впрочем, своим родством Маркус Дильшенди не кичился, ни разу не упомянул дядю в разговоре и держался непринужденно, спокойно отвечая на вопросы.

Потом были Д“ Или, Барклен, Самьюэльс, Де Гор, Буансе, близнецы Фенгоры, и еще полдюжины громких имен, самодовольных лиц, пухлых папок с личными делами. У всех было рыльце в пушку и возможность творить что угодно, прикрываясь именем своих родителей.

Когда за последним закрылась дверь, Реджинальд со стоном откинулся на спинку неудобного казенного кресла, растирая переносицу. Начала ныть, пока еще тупо, неотчетливо, голова. Хотелось, чтобы Мэб снова коснулась его шеи, разминая напряженные, почти сведенные судорогой мышцы. Чтобы запустила свои прохладные пальцы в волосы, ероша их. Хотелось больше всего вернуться в коттедж и провести этот заслуженный выходной день приятнейшим образом.

Мысль была заманчивая, но опасная, и Реджинальд поспешил от нее отмахнуться.

Увы, у леди Дерован были свои идеи на этот счет. Она поднялась, встала за спиной у Реджинальда и, положив руки ему на плечи, принялась массировать их с неожиданной силой и умением. Реджинальд с трудом подавил стон, закусив губу до боли.

— Все хорошо? — спросила Мэб, склоняясь к нему, обдавая ароматом своих духов.

— Слишком, — вырвалось у Реджинальда.

В эту минуту дверь с шумом распахнулась.

— Мне звонили из «Окулуса»! — выпалил пышущий гневом вон Грев и замер на пороге, разглядывая пару своих профессоров. — Да…

Реджинальд отчего-то смутился, хотя не существовало никаких правил, запрещающих личные связи между профессорами Абартона. Само время, когда не поощрялись их браки и какие-либо сношения с родней, давно уже ушли в прошлое. Мэб чуть сильнее стиснула его плечи, а потом отстранилась и грациозно опустилась в кресло.

— Чаю, ректор?

С видом радушной хозяйки, точно не в университетском буфете сидит, а в светском салоне, Мэб наполнила три чашки и откинулась на спинку, держа свою со всем возможным изяществом.

— Вам звонили из «Окулуса», — подсказал Реджинальд, делая глоток жидкого и почти безвкусного столовского чая.

— Кхм… — ректор прокашлялся. — Да, именно так. Они каким-то образом прознали о скандале и требуют подробностей. Намекают…

Вон Грев вдруг оттолкнул от себя чашку, расплескав чай по скатерти, вскочил и принялся метаться по комнате. Только уронив с грохотом одно из кресел, он наконец угомонился и сел.

— Этот крысеныш, Палотти, островная землеройка, осмелился мне намекнуть, что в этой истории виновен Маркус Дильшенди! Вы представляете, что произойдет, если в прессе начнут обвинять в изнасиловании племянника кардинала Дильшенди?! Если имя любовника королевы прозвучит в подобном контексте, нам конец!

Очень хотелось сказать: «вам конец, дорогой ректор. Мы ведь предупреждали вас о возможных последствиях. Мы еще накануне предлагали решить дело мирно и тихо». Вместо этого Реджинальд прикусил губу, ощущая во рту неприятный привкус крови, и потер ноющие виски.

— Это совершенно точно не Дильшенди, — сухо сказала Мэб. — Он из тех немногих студентов, кто действительно много времени уделяет занятиям. И у него есть невеста, леди Диана Дароман.

— Наличие невесты еще ничего не значит, — заметил Реджинальд.

Мэб кивнула на свой шатлен, с которым не расставалась в последнее время. Все верно, у них трое подозреваемых, и Дильшенди нет среди них. Однако, сказать, откуда эти подозреваемые взялись, нельзя.

— Что же делать… — забормотал вон Грев. — Что же делать… Реджи, что нам делать?

— Почему вы меня спрашиваете, ректор? — удивился Реджинальд. — Соберите совет, обсудите этот вопрос, примите меры. Мы с леди Дерован все возможное сделали и опросили студентов. Они отрицают любое свое участие в этом деле.

— Опросили?… — ректор побарабанил по столу. — Что ж, все они — совершеннолетние. Придется пойти на крайние меры и применить зелье правды. Идемте, Эншо, нам потребуется как можно больше свидетелей.

Реджинальд со вздохом сложил папки стопкой и, скомкав листовки, смахнул их в корзину для бумаг. Личные дела передал заглянувшему в кабинет юноше из де Линси.

— Идемте, леди Мэб.

Женщина нагнала его на третьем или четвертом шаге и поймала за локоть. Спросила тихо, так, чтобы идущий впереди ректор не услышал:

— Что мы будем делать, если и зелье не поможет?

— Тогда Лили придется покинуть Абартон, а нам всем пережить этот скандал, — так же тихо ответил Реджинальд и пожал ее пальцы успокаивающе. — Не нужно переживать раньше времени, Мэб. Ставлю на Д“ Или.

Как выяснилось спустя пару часов, поставив на любого из студентов Королевского колледжа, Реджинальд проиграл бы.

Немало раздосадованный звонком из столичной газеты, ректор немедленно вызвал профессора Барлони. Тот хоть и пытался робко высказаться против, в конце концов согласился приготовить свежее зелье правды и проконтролировать его прием. Также в своеобразную комиссию вошли профессор Оуэн, профессор Нилсом, двое кураторов Королевского колледжа и Реджинальд с Мэб. И начался утомительный допрос.

Первым принять зелье вызвался Миро, выпил его, не поморщившись — хотя снадобье было мерзким на вкус — спокойно ответил на вопросы, только веко слегка подергивалось, выдавая его напряжение, и вышел. Вторым пошел юный Дильшенди и тоже с легкостью выдержал испытание.

На самом деле, хоть и нельзя было соврать под воздействием зелья, правду все же можно было утаить, обойти тот или иной вопрос стороной, смолчать, или же просто сказать ту правду, которая выгодна тебе в данный момент. Но юные студенты были слишком неопытны для таких фокусов и слишком напуганы. То, что еще несколько часов назад было игрой, стало вдруг реальностью. Они нервничали, когда пили зелье, ерзали на жестком стуле, взгляд каждого второго беспокойно бегал по комнате. Те же, кому удавалось кое-как совладать с собой, каменели и застывали, уставившись в пространство и еле ворочая сведенными челюстями. Тот или иной грешок водился за каждым.

Как стало известно к вечеру, студенты Королевского Колледжа издевались над прочими учениками Абартона, играли на деньги, распивали спиртные напитки (большую часть которых проносил на территорию кампуса Миро, оказавшийся главным в Колледже специалистом по коктейлям), спали с обслуживающим персоналом, жителями городка и в некоторых случаях с сокурсниками. Это, последнее, давно уже не преследовалось по закону, но в целом не одобрялось, и оттого студенты особенно нервничали, выдавая свои маленькие интимные секреты.