Дарья Иорданская - Во имя Абартона

К концу этого тяжелого дня у Мэб создалось ощущение, что это ее раздели донага, вымазали дегтем и, вываляв в перьях, в таком виде отправили бродить по округе. Хотелось незамедлительно принять ванну с травами, чтобы отмыться от чужих секретов.

И что самое обидное, все было впустую. Даже под действием зелья никто из студентов Королевского Колледжа не признался, что соблазнил Лили Шоу, заснял ее на фотокамеру, а затем ославил на весь Университет. Хотя бы в этом никто из них повинен не был. Это бы, казалось, должно было обрадовать ректора, но вместо этого вывело того из себя. Удалившись в свой кабинет, вон Грев спустя десять минут вернулся с размашисто написанным приказом. Проверять всех студентов старше восемнадцати лет. Всех, без малейшего исключения. Подобное решение обрадовать не могло уже никого.

— Ну и заварили ж мы кашу… — пробормотала Мэб, когда все разошлись, и они с Реджинальдом направились в сторону дома.

— Мы?

— Ты понял, что я хотела сказать.

Реджинальд пожал ее руку. Вопреки ожиданиям, желание шевельнулось крайне вяло, словно решило войти в ее положение. Мэб тряхнула головой и приняла решение.

— Лучше будет, если я переночую в лазарете и пригляжу за Лили.

— Да, наверное, — кивнул Реджинальд, оглядывая ее задумчиво. — Амулет на тебе?

Поразительно, как сексуально звучат некоторые вещи. Мэб подавила дрожь и вытащила из-за ворота платья кулон. Реджинальд коснулся его кончиками пальцев, и Мэб поняла, что всерьез сглазила свою удачу. Сейчас ей больше всего хотелось качнуться вперед, оказаться в крепких объятьях и целовать, целовать мужчину до умопомрачения. Магическая сила, которой Реджинальд насыщал амулет, будоражила нервы, отдавалась сладкой болью во всем теле, возбуждала, также как запах, теплое дыхание на лице, мягкий, бархатистый голос с раскатистым «р-р-р».

— Вот так, — Реджинальд выпустил амулет из пальцев и сделал шаг назад. Мэб потянулась за ним, не желая разрывать контакт, и, прежде, чем опомнилась, привстала на мысочки и впилась в губы мужчины почти грубым поцелуем. Спустя мгновение он уже сделался мягким, тягучим, соблазнительным, сплетением языков, дыхания с легким привкусом кофе и коньяка, который они выпили напоследок.

Первым опомнился Реджинальд. Иногда Мэб завидовала его рациональному уму и умению действовать в любой ситуации уверенно и… правильно, что ли. Он отстранился, удерживая ее за плечи, тряхнул головой и с шумом выдохнул.

— Иди. Лили нужна твоя помощь.

— Да, — Мэб облизнула припухшие губы. — Да…

Пройдя полдюжины шагов, она обернулась через плечо. Реджинальд стоял, сунув руки в карманы — такое за ним обычно не водилось — и смотрел ей вслед. Кажется, в полумраке, разгоняемом неяркими фонарями, блестели его глаза. Мэб заставила себя отвернуться и, тверда печатая каждый шаг, пойти в больницу.

Лили ее присутствие не требовалось. Как сказал доктор Льюис, девушка спала под действием лекарств и специальных чар, и это было сейчас наилучшее решение. Она просыпалась днем, посетовала одна из медицинских сестер, и проплакала целый час. Потом снова заснула, но и сейчас лицо ее было мокрым от слез.

Мэб подтащила к постели кресло, сбросила туфли и забралась в него с ногами. Обхватив колени и устроив на них подбородок, как в детстве, она застыла, разглядывая скорчившуюся под одеялом фигурку. Бедная Лили Шоу, жертва собственной глупости. Если бы она не поддалась на уговоры того студента, не оказалась бы сейчас в таком положении. Если бы она назвала имя… Да нет, это бы едва ли что-то дало. Словам Лили сейчас мало кто верил.

Профессора, входящие в своеобразный совет — карательный, как метко определила Дженезе Оуэн, и отчего-то стала Мэб еще более неприятна — перешептывались между собой. Обострившийся слух Мэб улавливал обрывки их разговоров. Лили по мнению большинства все равно была повинна в своем падении. Само слово это — падение — звучало необычайно высокопарно, а оттого фальшиво, но это мало кого задевало. Это был факт. Лили Шоу сама виновата в своем падении, потому что поступила не так, как надлежит поступать девице ее положения. Зато, как встревал кто-то злоязыкий и неприятно осведомленный, девчонка действовала в точности, как ее шлюха-мать.

Мэб спустила ноги, подошвами ощутила холод пола, сквозняк, гуляющий по больничным коридорам.

— Леди Дерован, — шепотом позвал доктор Льюис, заглядывая в палату. — Вам постелят в соседней палате, если уж вы не хотите уходить.

Мэб покачала головой.

— Спасибо, я тут посижу.

Доктор шагнул в палату, бросил короткий взгляд на спящую Лили, а потом внимательно оглядел саму Мэб. Взгляд его вышел неодобрительным.

— Вы, леди Дерован, неважно выглядите. Никуда это не годится!

— Это все сессия, — соврала Мэб, которая в этом году уделяла экзаменам ничтожно мало времени и внимания.

— Это все ваше доброе сердце, — проворчал доктор. — Приятно видеть, что хотя бы кто-то в этом месте переживает за бедную мисс Шоу. Однако, если вы свалитесь с переутомлением, леди Дерован, то лишь прибавите мне работы. А ее и так хватает.

— Как там мальчики из Арии?

Льюис хмыкнул.

— Выписываются завтра. Их теперь будут украшать шрамы, но они, как известно, идут мужчинам.

— Особенно если подобрать подходящую историю, — хмыкнула ему в тон Мэб. — Не беспокойтесь, доктор, я поберегу себя. Готова пить самые противные ваши укрепляющие отвары, но с Лили все-таки посижу.

Льюис сдался и ушел, ворча себе под нос. Мэб снова подтянула колени к груди.

— Ваша компаньонка, Эншо, из всех моих знакомых второй несноснейший человек, — объявил доктор Льюис, стоило только переступить порог больницы.

— А кто первый? — спросил Реджинальд.

— О, я еще помню, как лечил в прошлом году ваш перелом, — раздраженно фыркнул доктор.

— Я поговорю с леди Мэб, — пообещал Реджинальд.

— Ну, удачи. Двадцать четвертая палата, — Льюис отчего-то неодобрительно покосился на скромный букетик ромашек, которые Реджинальд сорвал по дороге, и отправился в сопровождении студентов на обход.

Двадцать четвертая палата оказалась залита солнечным светом. Шторы были раздернуты, и золотое сияние затапливало комнату и нежило двух спящих красавиц. Одна, бледная и заплаканная, свернулась калачиком под одеялом, так что видно было лишь половину лица. Вторая скорчилась в кресле, обхватив колени и пристроив на них голову.

— Мэб, — тихо позвал Реджинальд.

Женщина вскинула голову. На щеке ее отпечатался след пуговицы, украшающей юбку. Реджинальд протянул руку и нежно провел по покрасневшей коже, стараясь разгладить этот след. Потом, поняв, что заходит слишком уж далеко, он отдернул руку и выдавил фальшивую улыбку.