Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том I [СИ]

Чен грациозно поднялся из травы, плотно заворачиваясь в чёрный с золотыми узорами плащ Луча.

— Нет, милорд, я не намерен развязывать ещё одну бесплодную войну. И последнего визита в Орден мне более чем хватило. Я не романтичный мальчик, — он холодно улыбнулся краем губ: — О чём, быть может, мне стоило бы сожалеть. Я Луч Звезды и помню, где моё место. До свидания.

Он ушёл в Кружево не менее изящно, чем Двирт, — Этаррис это отметил. Этаррис заслуженно слыл приверженцем старых традиций и горячо противился появлению в Звезде мальчишек, едва получивших статус Магистра (вроде Каэрина Трента, коему в год Избрания исполнилось тридцать). Когда же Лучом назвали недоучившегося питомца упомянутого Трента — самоуверенного ребёнка семнадцати лет от роду, — Всадник-из-Бури готов был оправдать своё звучное прозвище, в гневе разразившись грозою с громом и молниями на весь Тефриан. Целый год он приходил в ярость, стоило ему не увидеть, но даже и просто вспомнить лицо Ченселина! Но сейчас Этаррис с удивлением обнаружил, что его отношение к «нахальному щенку» претерпело коренные изменения.

Да, хоть он и вошёл в Звезду с необсохшим молоком на губах, этот мальчик с Шестой Ступени, не имеющий права претендовать даже на статус вейлина, — но, пожалуй, он ни разу не заставил их жалеть о столь опрометчивом выборе. Во всяком случае, он, Этаррис, приятно удивлён. Разумеется, он ожидал худшего. Все пять лет был уверен: мальчишка вот-вот выкинет номер, после которого останется только потихоньку убрать его из Звезды. И знаки, а то и годы стыдливо отводить глаза от незанятого трона в Зале Созвездия. Но мальчик-то оказался вполне неплох… да ладно, он просто хорош, очень хорош. Именно такой, каким подобает быть Лучу Звезды: блестящий, непроницаемый, неизменно уверенный в себе. И подлинный виртуоз в играх с Кружевами. И похоже, Избран он всё-таки честно, без всяких там хитростей и подтасовок. Вот и славно. Возраст возрастом, и мальчику бы, по чести, ходить сейчас в учениках; но уж коли он занял место в Звезде — лучше ему, Этаррису, признать за ним это право. Лучше воспринимать Ченселина не как нахального сопляка, пешку в чьих-то сложных играх, а как товарища, который ему нравится и на которого можно положиться. Ну, отныне так и будет. (Этаррис был человек обстоятельный и не любил менять однажды составленных мнений).

Всадник-из-Бури с сожалением выбросил Чена из головы (сожалел он потому, что только с Ченом было сегодня связано нечто интересное и приятное) и отдал всё внимание другому юноше, спящему в тени орешника крепким сном Чар. Тому, кто был учеником… был — ведь несчастный ребёнок по глупости нарвался на самое страшное, что мог представить Этаррис, за два с лишним столетия успевший всякого насмотреться. Разрушение Кружева. И тут ни его Учитель, ни все Магистры Звезды, вместе взятые, не могли ничего изменить: восстановить разорванное Кружево нельзя. Безрассудный поступок мальчика не заслуживает такого жестокого наказания… но что теперь говорить. Законы Чар безжалостны, им нет дела до желаний Этарриса Сальвье. А он и простил бы ученика (хоть и заявлял неоднократно: прощать подобных идиотских выходок ни в коем случае нельзя!), и взял бы обратно, только бы спасти его Дар… Всадник-из-Бури тяжело вздохнул, уткнул локти в колени и долго сидел, недвижимый, опустив лоб на сплетённые пальцы. В какой-то миг затянувшегося бездействия он вдруг понял, что отчаянно завидует двадцати двум годам Чена Тариса: будь он столь юным, он мог бы, по крайней мере, поплакать.

Лес жил. Дышал. Говорил со мною… учил. Единственный, кто соглашался меня учить.

Я пел долго — и пело, пело Кружево Чар. Хрупкие, ускользающие, прекрасные мелодии… Всё время рядом — и невыносимо далеко. Никогда не убежать. Никогда не коснуться.

А потом снова пришла боль, и всё пылало, но я продолжал играть, а он смотрел и смотрел в сердце костра застывшим взором. Что было с ним — сон наяву, когда замираешь между явью и сумасшедшими полуночными грёзами, и всё призрачно, и ярко, и чудесно, и странно? Или это я своим пеньем толкнул его из твёрдого Сумрака в мерцающую зыбкость Кружев… как опять сделал с собой.

Так уже было: я пел, и вдруг мир таял — и вихрь мелодий Чар подхватывал меня и уносил, иногда на много часов, из Сумрака в Кружева. Восторг, всемогущество, счастье, плыву меж звёзд и сам я звезда в сияющем звонком тумане … А предвидеть я не умел и о причинах мог лишь гадать: сильное волнение, усталость или голод… или танец лепестков огня, звёздное небо и жутковатое волшебство леса вокруг двоих у костра. И всегда — мой голос. Ну и нелепо звучит: Вэй, весь во власти собственной силы Чар!

На какой же я песне уплыл? Утром спросить у него… ах нет, забыл. Утром-то меня тут уже не будет.

Я привстал на четвереньки и ждал, а боль текла в руки, как вода, и уходила в мох, тепло щекочущий ладони. Да, тело моё куда искусней разума! Оно-то умеет касаться Кружев. Немножечко. Только чтобы не верещать от боли под кнутом… Но это ж разве умение? Всё само делается, а я вроде и ни при чём. Вообще-то Вэй умеют и свои, и чужие хвори исцелять — но то настоящие вейлины Звезды. А я кто? Ни денег на обучение, ни такого таланта, чтоб ради него задаром взяли… Хватит! Грустно всё это, и что думать — только до слёз себя доводить. Не быть тебе вейлином, Вил. Бери лучше Лили и уходи.

Но где… я чуть не вскрикнул: в чехле её не было. Куда проклятый мальчишка дел Лили?! И зачем?.. Мерцанье! Я прижал ладонь к груди, так громко заколотилось сердце: Лили мирно устроилась под его рукой. Он спал на боку, обнимая мою минелу, как любимую подружку. Трясины Тьмы! А воровать я не умею, из-за глупых идей, которые мама… О, нет! Я больно прикусил губу: за такие мысли о маме! Она хотела, чтоб я не опускался до воровства, — и я пообещал. Она не просила бы обещанья, если б речь не шла о важном. А что важно для неё, с тем и её сын будет считаться, чего бы это ни стоило!

А сейчас это может мне стоить недёшево, если он проснётся. Во рту было сухо. Сердце провалилось в живот и прыгало там противным ледяным комочком. А зачем рисковать? Уйду завтра, от одного дня меня не убудет. И мне бы не торчать тут столбом, а с Рыцаря взять пример: лечь да сны поглядеть. Чем не удачная мысль?.. а родилась-то из страха. Самый обыкновенный страх за целость своей шкуры. Ну и что хуже — страх или дурацкая гордость, толкающая на риск? Тоже Рыцарь нашёлся — отступать, видите ли, не умеет! Забыл своё место, Вил? Запамятовал, что гордость и отвага менестрелям не по карману?

Я решил не быть идиотом и пойти поспать… и, наклонившись, сжал пальцы на грифе. И потянул.

… По лбу тёк ледяной пот и щипал глаза. Рыцарь повернулся на спину, широко разбросав руки, по-детски чмокнул губами и улыбнулся. Вил вздрогнул от этой улыбки, как от удара, и вдруг вспомнил весёленькую игру в трактире: ловить ртом монетки, а не поймаешь, с грязного пола ртом и подбирай… после того веселья его в Орден и занесло. Ну и что?! Он-то никого не мучает! И минелу не крадёт, а свою забирает, и нечего было хватать без спросу! И мальчишку не в бирьем логове бросает — вон, спит себе на травке, живой-здоровый! Подумаешь, улыбнулся доверчиво. Во сне как только ни улыбаются. И что ещё там ему снится, этому щенку из Ордена? Может, тот белый круг с двумя столбами!