Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том I [СИ]

— Видишь? — тихонько сказал он. Энтис, словно в ответ, застонал во сне. — Вот тебе Путь Круга: жара, жажда, боль и грязная одежда. А я всегда в таком кругу, как в ловушке, и у меня нет Замка, куда можно воротиться, отмыться и всё позабыть. А у меня ещё люди. Хуже всего остального. Но ты на своём Пути ничего не узнаешь о людях. И хорошо, хватит с тебя и степи! Жизнь не в Замке жестокая, Рыцарь.

— Что? — сонно отозвался тот, приподнимаясь. — Я не… — шалаш обрушился, и он испуганно охнул. Весь в траве, золотоволосый — вылитый Заклинатель Полей, если бы не растерянный вид, совсем не подходящий для волшебного существа! Вил не утерпел и расхохотался.

— Не смейся, — огорчённо попросил Энтис, отряхиваясь от остатков навеса. — Заново делать придётся?

Его друг встал и повесил на плечо чехол с минелой, и он, не тратя слов, взялся за мешок: отдых закончился. Когда выбрались наконец из высоченной травы на узкую тропинку, он спросил:

— О чём ты говорил перед тем, как посыпались стебли? Что-то о жестокости… и о Замке?

— Просто думал вслух. — Вил погрыз травинку. — Жизнь за Чертой жестокая, вроде того. Не для тебя.

— О-о? — в замешательстве протянул он. — Но я… Почему?

— Глупости это всё, — вздохнул Вил. — От жары и не то подумается.

Тропа расширилась, и идти стало легче, и солнце чуток присмирело: близился вечер. Правда, пустые фляги… ну, ничего не поделаешь — иди и терпи. Рыцарь молчал, и Вила это радовало: болтовня отнимала слишком много сил. Он свистел и на ходу плёл для друга шляпу с широкими неровными полями: чтоб получше спасали от жгучих лучей, Энтис-то к солнцу не привык… и лучше уж думать о шляпе, чем о воде!

Ярко-синее небо бледнело, приобретая особую предзакатную прозрачность.

— Вил, почему нет ветра? Ведь был… в лесу, всё время…

— Мы ж в Кумбрейне. В дикой земле.

— Не понимаю.

— Поля Чар тут нету. В лесу, помнишь, на рассвете дождик шёл — точнёхонько, как по часам! Где есть Поле, там Магистры погоду делают. А в диких землях какая придёт погода, та и будет. Гляди — дерево!

Дерево, низенькое и чахлое, почти не давало тени. Зато под ним был колодец! Несколько секунд Энтис молча смотрел, потом с тихим счастливым стоном лёг на сруб и свесился над квадратной дырой: внизу, далеко-далеко, слабо блестела вода. И пахло там необычно: затхло, влажно, таинственно. Вода в прохладной глубине была чёрной, как зимняя беззвёздная ночь… как глаза Вила… но в ней вспыхивали загадочные искры, разноцветные причудливые осколки света… Он лежал на краю сруба, не замечая, что наклоняется всё ниже. Голова сладко кружилась. Блики на чернильной жидкой тьме притягивали его с неодолимой силой. Он стал совсем лёгким, бёдра заскользили по мшистым брёвнам…

Я вцепился в его пояс, рванул на себя, и мы полетели на землю. Он вскрикнул — кажется, гневно. А я здорово приложился локтем о камень. Энтис, конечно, оказался сверху! Я спихнул его и поднялся, скрипя зубами: во время дурацкого падения ещё ногу ухитрился подвернуть, стоять-то больно, а идти… Я мысленно отправил корень, солнце и Рыцаря в самые глубокие трясины Тьмы и похромал к ведру.

Он смотрел на меня из-под дерева, и его взгляд вовсе не светился нежностью.

— Зачем ты так сделал?

Я расправлял кожаное ведро. Ну и голос у него. Вода в колодце и то, небось, теплее!

— Упал? Нечаянно. А ты думал, специально постарался? Тоже мне удовольствие.

Он нахмурился. Настоящий Рыцарь. Значит, принимаемся показывать норов? Самое время.

— Сделай одолжение, не устраивай больше таких шуток. Терпеть не могу, когда меня дёргают сзади!

Белый круг и столбы с цепями. Рыцарь с холодным презрительным взором, который предложил мне смерть так же легко, как я раздавил бы комара. Его учитель.

— А шуток и не было. Или ты нарочно падал? Знаешь, колодцев в степи мало. Не стоит их засорять.

Серые глаза расширились.

— Я не падал!

— Конечно, нет. Тебе просто в Мерцание не терпится. Понимаю. Прости, что помешал. В следующий раз предупреди заранее, ладно? Если человек решил шею себе свернуть — его право. И нечего кому-то вмешиваться и насильно его спасать. Тут я с тобой согласен. Только ты место выбрал неудачно.

Он стиснул кулаки, с корнями вырывая траву возле себя.

— Почему тогда я не заметил?

Я пожал плечами и принялся проверять на прочность верёвку и узел, которым она крепилась к краю сруба. Голос моего Рыцаря оттаял окончательно и сделался растерянным и виноватым:

— Но, Вил! Я только смотрел вниз… Я говорил грубо? Ты сердишься? Пожалуйста, прости.

Надо же, какие мы теперь смирные! Простить? Обойдёшься. Смотри, смотри на меня несчастными глазами! В другой раз не осмелишься делать мне выговоры с надменным рыцарским видом!

— Ты наклонился и сознание потерял, — сухо сказал я. — От солнца и жажды рассудок замирает, а тело стремится к воде. Конечно, не заметил. Обычно замечают, когда уже поздно.

Ведро с предусмотрительно засунутым внутрь камушком полетело в воду и с плеском утонуло.

— Завидно? — ядовито бросил я. Но ему уже было не до меня: он вжался щекой в ствол и закрыл глаза. Зеленовато-бледный, на губах кровь… Ну какого чёрта я на него напустился? Из-за кого он здесь?!

Я вытянул ведро, намочил чистый лоскуток старой рубахи и легонько провёл по его подбородку. Он облизнулся, как кошка, не открывая глаз. Я решил, что разводить церемонии сейчас не время, и дальше попросту набирал воду в пригоршни и плескал ему в лицо, а он откинул голову назад и слабо улыбался. Я и напоил его прямо из ладоней, и только потом вспомнил: у нас же есть кружки…

А когда вытаскивал второе ведро, пальцы вдруг разжались, и оно полетело вниз, содрав мне всю кожу с ладоней грубой верёвкой. Несколько жутких секунд я не дышал: уверен был, верёвка оборвётся. Не оборвалась… Я чуть не заплакал от облегчения и снова принялся тянуть. Как в деревне я буду этими руками играть на минеле, я старался не думать.

— Вэй’Ченселин, приветствую нового Луча!

— Да сияет Луч светом Мерцания Изначального, вэй’Ченселин!

— Милорд, вам отдают Таднир, я слышал? Соболезную, — собеседник, имени которого я, к стыду своему, не помнил, сдержанно усмехнулся. — Однако Тадниру стоит позавидовать. Юный Луч, наделённый вашим талантом, поистине дар судьбы для края в столь плачевном состоянии.

— Вэй’Ченселин, мои поздравления, — этого человека я знал: один из Магистров Деша, Азарин. Когда-то он посещал Каэрина, и вдвоём они долго и с удовольствием обсуждали что-то в библиотеке, звеня переливами мелодий и шурша свитками и диаграммами. Я с улыбкой кивнул. Он смотрел холодно и без всякой приязни.

— Я слышал, вы произвели… неизгладимое впечатление, вэй’Ченселин. Могу представить гордость вашего учителя.