Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том I [СИ]

— Будучи Магистром столь недолго, — с безупречной невинностью проворковал я, — и не воспитав ни единого ученика, я не в силах вообразить всю глубину чувств учителя в подобном случае. Полагаю, я был бы счастлив.

Вэй’Азарин слегка выгнул брови, пристально вглядываясь в меня, но, видимо, не нашёл ничего, отрицающего заранее сложенное мнение. Не очень-то лестное. Его губы тронула пренебрежительная усмешка.

— Да пребудет Луч в Мерцании вовеки. Гладких дорог, вэй’Ченселин. Прошу извинить, я ищу вэй’Двирта.

И даже не пытаясь притвориться вежливым, поспешил отойти — примерно с той же брезгливостью, как юная сьерина при виде чавкающего свеженькой падалью мрика.

Чудесно. Королевский приём по поводу обновления Звезды лишь начался, но общее настроение уже звучит в одной тональности: почти не скрытое за формальной учтивостью и льдом улыбок неодобрение.

Именно то, что мне нужно.

В этот зал, залитый солнечным светом из множества окон, и в дополнение — разноцветными огнями кристаллов, я попал впервые. Ученикам не место на приёмах, да я никогда и не стремился их посещать, не видя в том ни удовольствия, ни смысла. Радости и сейчас было маловато — хотя приём устраивался именно в мою честь. Но я избежал бы этой «чести» любым способом, если бы приём не был отличной возможностью уйти в очередную тень — на сей раз в Сумраке. В сознаниях. Заставить всех этих людей — вэй-лордов, видящих суть яснее прочих, что задачу не упрощало, — поверить в то, что новый Луч выбран из прочих подходящих претендентов отнюдь не за свои вэйские качества.

Я ласково улыбнулся в ответ на очередное неискреннее поздравление и занялся созерцанием себя в одном из украшающих стены огромных зеркал — убедительно демонстрируя десяткам взоров, реальных и в Кружевах, что ничто не занимает меня сейчас больше, чем собственная неотразимая персона. И этой персоной, внешне и по сути, я искренне наслаждаюсь и уверен, что и все остальные от меня в полном восторге. Ну как же — вот он я, такой прекрасный и талантливый, а какой роскошный наряд, тонкий узор и обаятельная улыбка. Как столь очаровательного меня можно не полюбить!

Взоры разной степени лживости свидетельствовали о том, что моё кривляние вполне убедительно. Немногие вэй-леди тихо посмеивались в изысканные веера и причудливые вуали и открыто обменивались ироничными трелями в Кружевах. Мужчины же не кривились от отвращения лишь потому, что проявление сумрачных чувств на публике считалось крайне непрофессиональным, если не было намеренным, а такие намерения на королевских приёмах воспитанными людьми не выражаются.

Вот после приёма — это дело другое. Как говорил Каэрин, нет вернее средства проредить излишнее поголовье не самых мирных вэй-лордов, чем загнать их на всеобщее звёздное торжество и не выпускать подольше, и десяток Вызовов в ближайшую пару дней Тефриану обеспечен.

Я впервые поймал себя на том, что не отказался бы от Вызова. Мой алый грозовой веер трепетал так явно, что приходилось тратить немало сил, сдерживая эту бурю… а мне хотелось дать ей свободу. Я не был столь близок к гневу уже давно… если честно, то никогда. Методы вэй’Каэрина раздражали порой, а собственные промахи злили до безмолвных криков и бросков в глубину Мерцания, где не раз хотелось полностью раствориться, а главное — стереть себя начисто из памяти учителя, чтобы образ столь тупого ученика не отравлял гармонии его кружев. Но гнева я не испытывал прежде. И конечно, не из-за этих людей, видящих — несмотря на знаменитую ясность зрения Вэй — не меня, а созданный мною и их предрассудками образ, маску, принятую ими с лёгкостью потому, что эта маска совпадала с привычным и понятным. В отличие от правды, которая столь успокаивающими свойствами не отличалась.

Но на них гневаться я не мог. Да и не было смысла. Они играли по моим правилам и видели то, что я им показывал, они почти нравились мне… как и следует камешкам, послушно лежащим в выбранных для них ямках доски шэна. А вот Лучи… точнее, двое из них, ведь мой Магистр, конечно, знает; и если молчит, то значит, понял не только суть моего испытания, но и мою игру, и своим безмолвием одобряет её. Я вовремя пригасил внезапную ноту призыва, слишком близкого к отчаянию, и уверенно бросил официальное приветствие новому поздравителю, оглядывающему меня точно так же, как сам я вчера оглядывал лошадь: стати, здоровье, чистота кровей и узора. Отличный экземпляр, пригоден для дела и стоит своей цены. Я томно взмахнул ресницами и изящным жестом коснулся волос, бросая влюблённый взгляд на своё отражение и удовлетворённо отмечая, как в окраске Кружев вокруг меня усиливаются ноты равнодушного смеха. Причина моего избрания казалась им ясной; и как всё сумрачное, связанное с желаниями тел, а не силой Чар и искусностью танца, не представляла интереса. Как и я сам.

Но два Луча из четырёх, которые находились там — и промолчали… Я спрятал порыв гнева за завесой самодовольства и парой любезных слов в адрес оказавшейся рядом вейлени. Почему? Пусть не тогда, в присутствии Верховного и в связке с его узором… но сейчас они здесь, оба, а его ещё нет, и каждый из них мог бы обменяться со мной если не фразами, то мелодией. Показать истинное отношение к этой странной игре — или уж бросить мне в лицо обвинение и правду.

Но они молчали. Я не улавливал намёка на интерес, вопрос, негодование, смущение… что угодно, кроме полнейшего безразличия. В случае Этарриса, впрочем, его слегка разбавляла неприязнь, но это я слышал с того мига, как он увидел мальчишку-ученика среди умудрённых опытом и годами вэй-лордов, прибывших на испытание.

Трясины, это становится совсем не весело. Где носит вэй’Каэрина? Конечно, в этой истории я сам виноват, а он сторонник теории, что за каждый шаг в болото положена расплата, особенно когда ты влез туда в уверенности, что это мирный цветущий лужок. Но даже если не считать всего, что мне досталось на испытании, — он ведь понимает, что это только начало, и дело уже не в моей персоне и не в уроке для заплывшего в слишком глубокие воды ученика. Он мне нужен. Не мне. Полю, Кружевам, Тефриану.

Я неспешно бродил меж цветочных живых колонн, световых разноцветных кристаллов и изысканных ваз с ароматами, покручивая в пальцах полупустой бокал — отличный способ выставить напоказ кольцо с огненным рубином редкой огранки, добавляя убедительности образу тщеславного юнца, увлечённого лишь собственной красотой во всех её видах, в Сумраке и Мерцании, но явно не отягощённого умом настолько, чтобы осознать, насколько наряд Луча на нём неуместен.

Бокал я использовал в качестве камертона — придуманный мною фокус, которым я искренне гордился: сумрачное сочетание хрусталя и зимнего густого вина было словно создано для того, чтобы ловить колебания кружев во внешнем слое чувств и желаний. Покачивая высоким бокалом и улыбаясь десяткам моих элегантных отражений, отовсюду взирающих из разной величины и формы зеркал, я видел все переливы мелодий, струящихся по огромному залу; я мог выделить каждый оттенок и уловить, на кого он устремлён; иные причудливо переплетались, рождая новые цвета и узоры. Из уважения к не-Вэй, которых тут собралось немало, леди и лорды Звезды почти не прибегали к беседам без слов, и это было удачно: они прилагали куда меньше усилий, чтобы скрывать настроения. На миг мне пришла безумная мысль, что я мог бы не только следить за шлейфами Чар, но и легонечко, совсем неощутимо изменять… но этот эксперимент и вправду был бы безумием. Во всяком случае, в присутствии Великого Двирта, о котором говорили, что однажды он воспроизвёл в видимом слое узор целого города, чтобы найти всего одного Открытого — и ему это удалось. Судя по тому, что Двирт тут был, но его мелодии я совершенно не слышал, история вполне могла оказаться правдой.